Рыжеволосая бестия - Мэг Хатчинсон

— Ты ведь знал ее, не так ли?

Марлоу ждал этого вопроса. Леди Амелия заметила, как под дорогим вечерним костюмом вздрогнули плечи сына. Всю жизнь он имел то, что ему хотелось, а не то, что позволял его кошелек.

— Я дождусь ответа? — строго спросила она сына, который даже не повернулся к ней. Видя, как напряглась спина, затянутая в черную альпака, она невольно сжала кулаки. Несомненно, сейчас он разыграет очередную сцену, подумала она. Но когда разговор с Марлоу не заканчивался сценой?

Как только Марлоу перешагнул порог гостиной матери, волнение не покидало его. Он раздраженно постукивал ногой по медной каминной решетке, натертой до блеска.

Господи, началось! И почему эта шлюшка объявилась именно сейчас, когда он больше всего нуждается в содействии матери! Если рассказать ей, что он изнасиловал какую-то девку, собиравшую овощи на огороде, можно будет попрощаться с надеждой на помощь… Но ее помощь ему необходима. Она должна помочь. Если она не поможет, то… Нет, не стоит думать об этом. Мать даст то, что ему нужно, ведь она всегда давала. Губы Марлоу скривились в циничной ухмылке. Уитчерч-эбби! Родовое гнездо! Обожаемый матерью отчий дом Де-Тейнов, где жили многие поколения ее предков. Именно его она будет защищать от скандала любой ценой. Тень не должна пасть ни на родительский дом, ни на аристократическую фамилию… Что ж, благодаря трепетному отношению матери к своей семье у Марлоу был козырь. Наследница дома Де-Тейнов… Улыбка сделалась шире. Матери, как выяснилось, безразлично, что ее любимое фамильное гнездышко было построено на смерти и разрушении, что само здание и земли, которые она называла родиной, были отданы Родерику Де-Тейну в качестве награды за верность королю, когда Англия отделилась от римской церкви. То, что ее славный предок вырезал целые семьи, отказавшиеся покинуть свои дома, что из Уитчерч-эбби, раньше бывшего аббатством, он изгнал монахов под угрозой смерти, для Амелии Харфорд-Де-Тейн не имело никакого значения. Но все же улыбка постепенно сошла с лица Марлоу. Мать, конечно, поможет. Она, несомненно, пойдет на все, лишь бы не запятнать позором свою репутацию.

Амелия наблюдала, как нога сына в черной лакированной туфле отбивает такт по блестящей каминной решетке. Ритм ударов сливался с тиканьем французских часов с кукушкой. Эти часы, оборудованные специальным футляром, чтобы их можно было брать с собой в дорогу, ей подарил отец на шестнадцать лет… Тогда она еще жила в Уитчерче… Это была совсем другая жизнь. Жизнь, по которой она до сих пор тосковала. Долгие годы замужества, вместо того чтобы притупить боль, заставили ее еще острее переживать расставание с родным домом. Отец, давая согласие на ее брак, понимал, каким ударом это станет для Амелии. Но правом наследования обладал ее брат, поэтому в конечном счете все досталось бы ему, так что дочь решено было выдать замуж за какого-нибудь состоятельного человека. Ее продали, как свиноматку на рынке! В горле запершило от старой обиды. Такая ей выпала судьба. Но свиноматка не произвела на свет ожидаемого потомства. Одного ребенка ей оказалось достаточно. Она родила Банкрофту наследника, после чего ее мужу пришлось искать удовольствий в кровати какой-нибудь другой женщины. Ее отдали тому, кто предложил самую высокую цену. Амелия почувствовала, как внутри нее закипает огонь.

«Это делается для твоего же блага. Ты будешь жить в хорошем доме, при муже, достаточно богатом, чтобы обеспечить тебе такое существование, к которому ты привыкла».

Промелькнувшие в мыслях слова отца прозвучали точно в ритм часов.

«Я хочу, чтобы тебе было как можно лучше».

Как можно лучше! Стиснув зубы, она заставила себя не закричать от обиды. Что отец знал о Вензбери, об этой черной дыре? Разве он мог предположить, во что превратится ее жизнь здесь? А если бы знал и мог, все равно отдал бы дочь за промышленника, дельца, выходца из рабочего класса? Ответ мог быть только один — да. Разумеется, отец поступил бы точно так же. Они с ним были одинаковы. И отец, и дочь пожертвовали бы всем, душу бы отдали за Уитчерч. И ей предстоит сделать это еще раз, если она правильно истолковала внезапный страх на лице Алисы Мейбери.

Выпрямив спину, высоко подняв голову, Амелия нарушила затянувшуюся паузу:

— Ты уже встречался с той девушкой, которую видел сегодня здесь, не так ли? Встречался с ней в другом месте.

— Может, где-то и видел ее, — прозвучал недовольный ответ.

— Никаких «может». Ты узнал эту девушку, я поняла это по твоим глазам.

Как быть? Он ведь действительно никак не ожидал увидеть эту девицу здесь, в личной гостиной матери. Для него это было полной неожиданностью. Глаза Марлоу Банкрофта беспокойно забегали. Если он надеется получить от матери то, о чем собирался просить, лучше не злить ее.

— Она мне кого-то напомнила, — ответил он настолько беззаботно, насколько позволяло сдерживаемое им волнение. — Она дочь кого-нибудь из работников, которых ты уволила? Она приходила просить за отца?

В эту игру они играли уже не первый раз. Пальцы Амелии сжались на складках перламутрового кружева, лежащего поверх белой тафтяной скатерти на обеденном столе.

— Марлоу, — вздохнув, сказала она, — давай не будем валять дурака. Ты знаешь девушку, которую видел в моей комнате. И я хочу знать, насколько близко ты с ней знаком.

Марлоу раздраженно повел плечами. Сколько ему еще терпеть эти… эти вечные подозрения и намеки матери? Еще раз наподдав ногой по каминной решетке, он заставил себя весело рассмеяться.

— Право же, мама, неужели вы думаете, что я помню всех девушек, которых встречаю на улице?

Окно, у которого сидела в кресле Амелия Банкрофт, было задернуто голубыми узорчатыми бархатными шторами с золотыми кисточками, и Марлоу вряд ли заметил, как изменилось лицо матери. Леди Амелия почувствовала, как забилось ее сердце. Сын всегда был таким. Даже в детстве, когда его ругали за какие-либо проступки, Марлоу не признавал своей вины. Однако для нее сын всегда был открытой книгой, и она безошибочно могла сказать, когда он блефовал. Вот и сейчас Амелия не сомневалась, что Марлоу лжет. Теперь, когда настало время напрямую задать вопрос, который мучил ее все утро, нервы Амелии Банкрофт напряглись до предела, но голос, как всегда, звучал спокойно:

— Нет, Марлоу, я не думаю, что ты помнишь всех девушек, которых встречаешь на улице, но я подозреваю, что с Алисой Мейбери ты знаком ближе.

Алиса Мейбери! Он даже не спросил, как ее зовут, — зачем ему это? Ведь она для него никто, просто средство, чтобы удовлетворить потребность, снять напряжение между ног. Но сейчас она превратилась в человека, в женщину, которая обвиняет его в насилии. Только ничего у этой голубки не получится, скоро она улетит отсюда… и надолго.

— Подозреваете, мама? — опять рассмеялся он. — Конечно, вы же всегда всех подозреваете.

— А ты всегда лжешь! — Ответ леди Амелии прозвучал коротко и отрывисто, как выстрел.

Эта сучка все рассказала! В Марлоу закипела злость. Рассказала, что он ее изнасиловал… Но можно ли это назвать изнасилованием? Взяв себя в руки, он стал развивать пришедшую на ум мысль.