Отражение - Вадим Панов

Но не заставив его убежать.

– Машка! Ты здесь?! – Виталик, разумеется, чувствовал тряску, идущие из глубины земли удары, слышал скрипящие балки и стон перекрытий, боялся до ужаса, но не уходил. Не мог. – Машка!

А в подвале, как назло, жуткая во всех смыслах темень, лампочки не включаются, где искать подругу, непонятно, и остается лишь пробираться на ощупь и кричать:

– Машка!

Виталик пробирался, кричал и пробирался дальше, поскольку знал, что без него подруге не вырваться, не уйти из жуткого подвала проклятого старого дома. И даже страшный вой, раздавшийся совсем рядом, ничего не изменил. Наверное, потому что за секунду до него Виталик почувствовал дыхание смрадного ветра, задохнулся гнилью, закашлялся, с трудом удержав внутри легкий завтрак, пошатнулся, оперся рукой на камень… На камень?! В следующий миг нащупал на камне толстую книгу в кожаном переплете, а затем вдруг увидел себя в огромной, вырубленной в скале комнате. Увидел лежащего мужчину, чья белая рубашка почернела от крови. Увидел изумленную, испуганную Машу и еще одного мужчину – с пистолетом в руке, в дурацкой одежде и с холодным, словно металлическим, взглядом.

И отвратительное чудовище, сотканное из всех мерзостей мира.

Даже не увидел – почувствовал, потому что тьма вокруг сгустилась до плотности желе и пришла в движение, превратившись в смертельно опасный водоворот. Подхватив и Виталика, и Машу, и мертвого мужчину, и живого, стреляющего в чудовище, и само чудовище. А Виталик схватил книгу. Хотя и не верил, что может ее схватить.

«Это мне снится! – Виталик сунул книгу в рюкзак, зажмурился и повторил: – Это мне снится!»

Последнее, что он увидел, было умирающее чудовище, с жалобным воем уходящее в окружающую Тьму, распадающееся на кусочки черного под безумный хохот мужчины с пистолетом.

А потом водоворот беспросветного мрака закрутил Виталика с такой силой, что он потерял всякую ориентацию. Мир заполнился Тьмой, сотрясся ею, не желающей отступать, был поглощен, низвергнут и вознесен на вершину. Мир сошел с ума, желая сохранить рассудок, рассмеялся, скрипя зубами от злобы, и пожрал своих детей.

А потом мир выплюнул Виталика из подвала, и он, прокатившись по газону, замер неподвижно, удивляясь тому, что жив. Болело все: кости, мышцы, голова и даже, кажется, волосы. Но раз болело, значит, жило, и это вызывало удивление.

Виталик пролежал минуты три, не меньше. Затем открыл глаза, увидел перед собой Машу и слабо улыбнулся:

– Хорошая получилась экскурсия, да?

– Отличная, – едва слышно подтвердила девушка.

– Ты как?

– Надо попробовать встать.

– Я боюсь, – не стал скрывать молодой человек.

– Почему?

– Не хочу знать, что именно сломал.

Еще одна улыбка. И Виталик понял, что счастлив. Как мало, оказывается, нужно: просто знать, что твоя девушка жива и здорова, что с ней все хорошо, что она рядом.

– Попробуем?

– Да.

Они, кряхтя, поднялись, посмотрели друг на друга, рассмеялись. Просто потому, что не знали, что еще делать. Не плакать же, в самом деле.

– Чувствую себя так, будто меня пожевали и выплюнули, – вздохнул Виталик.

– Согласна. – Маша помолчала. – Что это было?

– Привидение? – предположил Виталик, поскольку ничего другого в голову не пришло. – Цыганка разозлилась на то, что мы натоптали на чистом полу, и напугала нас.

– Какая цыганка?

– О которой ты рассказывала, примерно… – Виталик посмотрел на остановившиеся часы, хмыкнул и закончил: – О которой ты рассказывала, когда мы приехали.

Как давно это было!

И они оба подумали, что та кошмарная тварь, очертания которой едва проглядывались в беспросветной Тьме, вряд ли походила на сгинувшую от несчастной любви цыганку.

– Поехали?

– Поехали.

Они сели на велосипеды.

– И пожалуйста, – улыбнулся Виталик, – давай в следующий раз поедем туда, где будет больше людей?

– Хорошо, – пообещала Маша. – Но я не уверена, что следующий раз будет скоро.

А по другую сторону дома Кирилл перевернулся на спину и, глядя в небо, глубоко вдохнул, с наслаждением глотая свежий воздух.

И упиваясь ощущением свободы.

Ощущением полной внутренней свободы.

Он не помнил своего имени, не знал, что означает выгравированная на револьвере надпись «MORTEM MONSTRUM», понятия не имел, как примет его изменившийся мир, и плевать на это хотел. Зато он помнил, что был должен, и знал, что только что расплатился, исполнил данное давным-давно обещание… хотя не помнил, кому его давал, почему и зачем.

Свобода!

Кирилл в голос рассмеялся бирюзовому небу и крикнул:

– Я вырвался!

И небо усмехнулось, с интересом ожидая, что будет дальше.

Отсюда открывался потрясающий вид на лежащее внизу озеро, стиснутое слева и справа двумя массивными скалистыми горами. Та, что слева, называлась Мохнаткой – за то, что на ее камнях росли редкие деревья, напоминающие зеленую шкуру, а та, что справа – Голой, потому что ее склоны были пусты и безжизненны. Горы казались тянущимися друг к другу сестрами, но озеро навечно разделило их, вальяжно развалившись к западу, в сторону долины, где сливалось с небом, совершая таинство магического перехода из мира здесь в мир там, нарушая все законы Дня и Отражения. Запад был наполнен неизведанным, экспериментировал с красками и силами, каждый день выдумывал новое, и каждый новый его закат становился прекраснее прежнего.

Солнце, медленно падающее в гладь неба, отраженную в глади воды…

Лучи, скользящие по ряби, путающиеся в едва заметных волнах и вспыхивающие миллионами ярчайших самоцветов.

Облака, глядя на которые, улыбался сам Господь.

Шорох травы, встревоженной едва заметным ветерком.

Умиротворение…

Счастье.

Его переживал мужчина, сидящий на низеньком пне, вытянув ноги и облокотившись на теплый валун. Справа, на плоском камне, разложены овечий сыр, свежая зелень и пахучий серый хлеб, стоит бокал красного вина, аромат которого способен взволновать даже мертвого, и мужчина изредка подносит бокал к губам, наслаждаясь не только запахом, но и насыщенным, терпким вкусом. Он смакует последние мгновения дня и хочет одного: чтобы они длились вечно.