Сын ведьмы - Симона Вилар

Только Забава о Малфриде хорошо отзывалась, и это радовало Добрыню. Выходит, что ведьма сурова с теми, кто ей не нужен, но с теми, с кем сблизилась, всегда милостива. Так Забава и пояснила гусляру. Сама дочка волхва теперь разгуливала где вздумается. Причем на грядках спину не гнула, ткани в золе не замачивала, со скотиной не возилась, а гуляла по бережку в новой расшитой рубахе и пестрой понёве, венок себе сплела пышный. И из всех трудов ее только и было, что трáвы собирать да в лукошко складывать. Добрыня даже посмеивался, наблюдая за ней: не забыл еще, что эта кралечка им с Савой рассказывала: мол, тяжелый сельский труд не про нее, что она лишь госпожой быть желает. А уж командовать она умела. Добрыня сам видел, как однажды Забава, обойдя частокол капища и углядев, что покраска на резьбе некоторых бревен облупилась, вызвала служителей и указала на то. И те ничего, послушались ее, принялись за работу.

А еще через Забаву Добрыня мог проведать, как там дела у его Савы. Самого гусляра к порубу не подпускали, видимо, опасались, что он своему парню поможет сбежать. Смешно, право! Куда тут сбежишь в этих чащах да на заколдованном побережье? И хотя Добрыня несколько раз просил за своего спутника, парня и не думали выпускать. Пусть дожидается Малфриду, говорили.

Зато Забава часто ходила к порубу, сидела у ляды, переговаривалась с пленником, склонившись над глубоким узилищем. Ух, задел же девичье сердечко синеглазый святоша! Плохо другое: Сава опять девушке про Христа говорил, а это могло для него неладно закончиться.

Как-то Забава спросила у Добрыни:

– Правда ли, что тот Иисус, о котором Неждан рассказывает, единственный истинный Бог, а все остальные просто выдумки людские? Мол, зря их изваяния на капищах ставят, ибо это всего лишь поделки неумелые.

Добрыня хотел отшутиться, но как-то не вышло. Забава ждала ответа, и Добрыня вдруг подумал, что не сможет обмануть ее. Ну а что столбы эти действительно истуканы… Некогда он сам их сбрасывал с постаментов да топил в реках. Однако девушке об этом не скажешь. Потому и ответил иное:

– Везде люди своих божеств наделяют великой силой. И никому из смертных не придет в голову, что Создатель мог прийти к ним как простой человек, что мог он жить среди них обычным мастеровым. Подобное в обычном людском представлении не укладывается. Как и непонятно им, что Господь мог позволить себя убить. Убить жестоко и страшно.

– Да какой же это Бог, если людям разрешил сделать с собой такое? Что за сила у него?

– А вот в том его сила, чтобы смерти не бояться. Не может он умереть. Это и показал, когда воскрес после гибели. Дабы люди убедились в его могуществе. И поняли, что каждый, кто уверует в Него, тоже будет жить вечной жизнью после воскресения. Ибо он есть Бог истинный, а не возвышенный людьми идол.

– Странное говоришь, – нахмурилась Забава.

– Я лишь повторяю то, чему служители Иисуса Христа учат. Но тебе этим свою хорошенькую головку пока забивать нечего.

Однако Забава не могла успокоиться.

– А правда, что тем, кто новую веру принял, его Бог небесный дороже всего, дороже семьи и людей близких?

Добрыня пожал плечами. Не мастак он проповедовать. Вот и стоял молча, глядя на девушку. Она же ждала ответа, подошла ближе, подняла на бояна глаза. Голубые-голубые они у нее были, губы ну чисто ягода лесная, кожа гладкая, что жемчуг скатный, румянцем красиво подсвеченная. Хороша девка! И, вместо того чтобы отвечать ей, Добрыня вдруг взял ее за подбородок, склонился и стал целовать жарко, обнял сильно.

В первый миг Забава начала отбиваться, но он даже не заметил – так опьянили его уста красавицы, так прикипел к упругому девичьему телу. Она же взбрыкнула раз, другой и вдруг затихла. А он целовал ее до головокружения, пока дыхание не стало сбиваться. Но и потом не отпустил, смотрел в ее запрокинутое личико, на ставшие пунцовыми губы. Только когда Забава подняла отяжелевшие веки, когда взгляд ее прояснился и она, словно опомнившись, стала вырываться, все же отпустил.

– Ну ты! – выдохнула Забава, пятясь от бояна.

И, путаясь в подоле, пошатываясь, пошла прочь, затем побежала, только волосы разлетелись. Подле Добрыни остался лежать на траве упавший с головы девушки венок. Он поднял его, сел под кустом. Надо же… Сам от себя такого не ожидал. Эк его разобрало! Словно в пору юности пылкой. Но ведь и девка-то чудо как хороша!

Женщин в жизни Добрыни было немало – и сенные девушки служанки, и вольные поселянки. Были и боярыни сдобные, и полонянки полудикие. Всех не упомнишь. Он и о супружнице своей законной редко вспоминал, хотя для него она стояла как бы особняком. Ее он ценил и уважал. Жена его была варяжского рода, брал ее себе за морем, когда нуждался в поддержке конунгов63 тех краев. И звалась она Эрна дочь Кари ярла. Эрна – значит умелая. Ей подходило это имя. Она была рачительной хозяйкой, снисходительной госпожой, верной женой и надежной подругой. Никогда не лезла в дела мужа, никогда не донимала глупыми просьбами, но родила ему крепкого, здорового сына, за которого он всегда был спокоен, так как знал – и Коснятин его, и хозяйство, и все, что домом зовется, под надежным присмотром супружницы верной. А еще Эрна была хороша собой. Не так, чтобы впрямь Заря-Зареница, но глазу глянуть приятно. И косы у нее были длинные, светлые…

Добрыня вдруг почувствовал, что глаза застилают слезы. Смахнул их, а они снова налились. Ранее он старался о боярыне своей Эрне не особо кручиниться, но сейчас как подумал, что, вернувшись, не встретит ее… И внутри сдавило. Он тут девкой пригожей тешился, а Эрну… Из-за него же! Как там Путята говорил: видел ее голову отрубленную на колу, по косам примечательно длинным узнал.

Совсем раскис Добрыня. И грустно было, и думалось всякое. Мол, бобылем ходить да без хозяйки жить ему несподручно, а когда вернется, то девок и баб, как ранее, брать не посмеет. Он ведь Владимира Крестителя родич, ему веру новую продвигать надо, так что неженатым похотливым посадником быть уже не сможет. Придется взять за себя какую крещеную. И чтобы люди видели, что у алтаря он с ней обвенчался, и чтобы домом его правила, и чтобы мачехой Коснятину подходящей могла стать. Но когда это будет? Застрял он тут, и еще неизвестно, что его ждет. Ящер еще этот путается…

От мыслей Добрыню отвлек местный богатырь Удал. Этот здоровенный парень уже не единожды к гусляру приставал да просил, чтобы тот научил его биться, – не забыл, как ловко пришлый боян подсечку ему сделал, и решил, что витязь он умелый. Теперь вот просил подучить воинскому умению.

– Да забыл я уже все давно, – пытался отвертеться Добрыня. Этого еще не хватало – дикого вятича воинскому искусству учить! – Ну, сладил с тобой тогда ненароком… Да и какая это подсечка, во имя всех богов! Случайно вышло.

Удал не отставал. Взял руку гусляра и указал на выпуклый бугор мышц на тыльной стороне левого запястья. Дескать, это та самая щитовая мозоль, которая у опытных воев бывает после частых сражений.