Сын ведьмы - Симона Вилар

– Кого в племя притащил, боян? Ну ничего, с тобой мы тоже разберемся.

Добрыня выдержал его взгляд с насмешкой. Не в той силе был нынче главный волхв, чтобы на полюбившегося родовичам гусляра наседать. Да и что он ему сделает? Хорошо, если Добрян промолчит, что видел, как люди с капища сломали шею излишне настойчивому Ядыке. Он с гуслями неподалеку бродил, вот и заметил происходящее. Самого гусляра, шастающего где не надо, тоже хотели заодно прибить, да не на того напали. Вот и пришлось покидать их маленечко. Сейчас некоторые из них ходили с синяками и, стоя в толпе, поглядывали на него угрюмо. Но молчали. А Добрыне-то что? Сегодня Малфрида, как говорят, появится. Вот разберется он с ней и… Что и? Добрыня очень надеялся, что, разобравшись с ведьмой, отправится наконец восвояси. Надоела ему эта глушь дремучая, мочи нет!

Ну а пока суть да дело, народ отправился праздновать. Людно нынче было на берегах Ока Земли, молодежи много нарядной, венками украшенной, – отовсюду, из отдаленных родов и ближних, привели их к капищу Сварога. Казалось бы, жертву выбирать будут, но народ ничего, веселился. О дурном думать не хотелось, все знали, что если не отгуляют сильного да ярого Ярилу как положено, то божество может и не одарить своей милостью. А если Ярила недоволен, то и здоровья в родах не будет, и дети станут слабосильными рождаться, а всходившие на лесных лядинах зерновые полягут. Поэтому вятичи отвлеклись от грядущих выборов – кто и впрямь думать о них страшился, а кто смирился с предназначенным – и повели хороводы, нарядные девушки запели ладно. Одна начинала, вторая подхватывала, затем многоголосие разносилось. Девки первыми вступали в коло, мужики присоединялись. А там появился и сам Ярила – выбранный для этой роли местный красень из одного лесного селища – кудрявый, плечистый парень, почти нагой, только цветами пышно украшенный, знаками-оберегами разрисованный. Ходил от дома к дому, шел через хороводы, улыбался добрым людям. А лица у всех просветленные, радостные. Словно ничего дурного и не происходило у них – ни мертвый Глоба не вернулся, ни волхва не пришибли, ни свары между служителями Сварога не намечалось. Как будто и Ящера не было, которому кровавую жертву отдавать предстояло.

Добрыня все больше наблюдал, сидя в сторонке. Его время петь песни еще не пришло, он надеялся, что и не придет. Все думал: а что будет, если Глобу с девушкой сыщут и вернут? Ну, за дочку Домжар все же вступится. А вот Саве явно не поздоровится. И он, Добрыня, уже вмешиваться не посмеет. Ему бы только дождаться, когда Малфрида появится. А когда это будет – поди знай. Вон люди как ни в чем не бывало жарят в угольных ямах турье мясо, рыбы накоптили достаточно, угощаются медовухой, какую выкатили бочонками, принесли чанами. От этого любой повеселеет. И вновь пели, плясали, носили Ярилу на плечах, цветы ему подавали, угощение, пойло. В других племенах этого парня на коня посадили бы, но где в такой чащобе лошадь сыщешь? По заболоченным землям да бурелому на скакуне не проедешь, вот и обходились без него. Посадила пара сильных мужиков названного богом молодца себе на плечи, носили от дома к дому, от вод озера к самим воротам капища. Парня звали Миха, говорили, что от медведя его мать понесла, вот, может, его и выберет Малфрида?

Но сколько бы Добрыня ни следил за происходящим, так и не углядел, когда ведьма появилась. Просто народ вдруг зашумел, стал ее имя выкрикивать:

– Малфрида! Малфрида с нами!

Добрыня кинулся на голоса, даже гусли под кустом позабыл.

Чародейку сперва увидел со спины – высокая, прямая как стрела, худая. Стоит, опираясь на высокий резной посох, темный балахон на ней наподобие тех, что у служителей Сварога, с бляхами да с выгнутыми проволокой узорами. На ее поджаром теле балахон как на шесте болтается. По спине седые нечесаные волосы ниспадают. Совсем белые, только на голове темной повязкой перетянуты. Когда ведьма повернулась, Добрыня разглядел испещренное морщинами лицо. Жесткое такое лицо, с выступающим подбородком, крючковатым носом, лохматыми бровями и острыми скулами. Добрыня даже отступил назад в толпу – это ли его мать? А потом схватился за сердце – так оно забилось. Ибо глаза ее увидел – темные молодые очи на старом лице. В какой-то миг показалось, что желтизной они отливать стали: только что темные как ночь были, а потом словно солнце в них отразилось, изменив их цвет. Миг – и опять смотрит черными, как у оленя, глазами.

Местные держались с ней почтительно, приблизиться не осмеливались. Повернется она к кому-то, он головой никнет, отвечает, но взглянуть не смеет. А вот Домжар явно обрадовался ее приходу. Взял за руку, повернулся к людям:

– Ну что, у кого вопросы к нашей дивной чародейке имеются? Вы тут меня по-всякому донимали, так что выходи теперь тот, у кого на душе неспокойно. Малфрида всем ответит.

А вятичи вдруг как будто забыли, что их тревожило, лопотали что-то робко, мол, странное тут у нас, мол, парень один явился, мать Липа его признала…

– И, как я слыхивала, погубить требовала собственного сыночка, – сухо заметила Малфрида. – А ну, выведите сюда эту телку бездумную, которой все одно, что родить, что погубить.

Так Добрыня впервые увидел маленькую невзрачную женщину. Одета довольно богато – даже шелковая яркая тесьма по подолу понёвы нашита, кика64 мехом рыжей лисы украшена, но сама собой какая-то никудышная. И не поверишь, что эта Липа такого красавца, как Глоба, могла на свет произвести.

– Это ты смерти сына требовала? – спросила Малфрида, приблизившись к женщине.

Липа осела на землю, запищала тоненько, что уже погиб ее сыночек, что это волхвы ей посоветовали не щадить того, кто уже побывал в Ирии светлом, но надумал вернуться. И богато за то обещали отплатить.

– А ты и рада! Что, корову тебе обещали? Сорок-сороков мехов клали, чтобы ты себя боярыней чувствовала? А кто подучил? Ты, Вышезор?

Тот стал на Ядыку ссылаться. На мертвого сейчас это легче всего. Но все же собрался с духом, спросил:

– А как ты, чародейка мудрая, пояснишь, что столько лет прошло, а Глоба этот вернулся как ни в чем не бывало?

Да и в толпе нашлись такие, кто поддержал волхва, тоже стал требовать ответа: как же так вышло, что Глоба Ящеру не достался? Другие сгинули, а этот вернулся, да еще и не сознается ни в чем.

– Приведите сюда самого Глобу, – приказала ведьма.

Тихо вдруг стало, люди, переглядываясь, замерли. Главный волхв Домжар тоже замялся, но потом вынужден был признаться: сбежал парень.

– Сбежал? – переспросила Малфрида и вдруг расхохоталась.

У Добрыни мурашки по спине пошли. Знал он этот смех – звонкий, заливистый, громкий. Какой-то по-особому веселый, свободный. Он с детства его помнил.

Смеяться ведьма прекратила так же резко, как начала. Сложила старческие руки с ногтями-когтями на резном навершии посоха, на какой опиралась.

– Раз сбежал – значит молодец! Я таким его и помнила. Удалой парень Глоба, лучший из лучших был. Даже Ящер его не устрашил. И наверняка тоже запомнил парня. А знаете почему? Потому что он единственный, кто имел смелость на Ящера пойти и битву с ним начать. И крепко бились они, отмечу, да только у Ящера все же сил поболее, чтобы человек мог его завалить. Но и чудищу от него досталось так, что оставил он парня и отправился раны зализывать. А Глоба, когда Ящер отступил, ушел. Как? Куда? Вот встречу его, сама обо всем расспрошу.