Артистка - Юлия Монакова

Он замолчал, и все молчали – казалось бы, всё уже сказано, и любые другие слова будут здесь лишними, однако после небольшой паузы Александр вдруг начал читать стихи.

– Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой.

Вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,

Как мне ни странно и как ни печально, увы —

Старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.

Вике казалось, что её сердце разорвётся сейчас от тоски и грусти, которыми был наполнен его голос. Ей хотелось плакать; хотелось улыбаться; хотелось стоять близко-близко к нему и держать его за руку, переплетая свои пальцы – с его…

– …Годы куда-то уносятся, чайки летят.

Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.

Грустная жёлтая лампа в окне мезонина.

Чай на веранде, вечерних теней мешанина.

Белые бабочки вьются над жёлтым огнём

Дом заколочен, и все позабыли о нём.

Все послушно безмолвствовали, внимая этим строкам. Даже море, казалось, притихло, волны больше не шумели, а будто бы тоже осторожно прислушивались.

– …Письма на полке пылятся – забыли прочесть.

Мы уже были когда-то, но мы ещё есть.

Договаривая эти слова, Белецкий вдруг поднял глаза и встретился взглядом с Викой. Её словно током ударило, и она едва сдержалась, чтобы не отшатнуться, как от электрического разряда.

А он всё читал и читал это стихотворение, и голос его был полон боли и тоски о чём-то несбывшемся.

– …Старые ружья на выцветших, старых обоях.

Двое идут по аллее – мне жаль их обоих.

Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.

Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.

Закончив читать, он вдруг моментально преобразился в прежнего Белецкого – смешливого, ироничного, даже язвительного.

– Пятиминутка поэзии окончена! – объявил он громко и весело. – Всем расслабиться и отбросить ненужный пафос.

– А что это за стихотворение, кто автор? – спросила Вика несмело, всё ещё проговаривая в памяти строчки, так запавшие ей в душу. Если бы Александр сказал ей, что сам его сочинил, – она, наверное, умерла бы на этом самом месте. Хотя нет, не умерла – упала бы ему в объятия прямо здесь, при всех, и ей было бы всё равно, что подумают другие.

Однако Белецкий ответил:

– Это стихи Юрия Левитанского.

Компания между тем очнулась от лёгкой поэтической дрёмы, и все вновь загалдели, засуетились, принялись наполнять стаканчики шампанским и включили музыку.

Последним пунктом их обзорной экскурсии стал знаменитый лагерь «Артек», раскинувшийся на склонах Медведь-горы.

– Я там был в детстве, – весело сообщил Белецкий. – Впечатления остались самые отвратительные…

– Почему? – дружно удивились коллеги. – Знаменитый лагерь, известный на весь мир…

– Да туда же во времена СССР в основном только пионеров отправляли. Причём самых лучших. А мой отчим по большому блату и под страшным секретом достал путёвку, хотя мне ещё и семи лет не исполнилось. Я, в общем-то, был довольно рослым и сильным, однако психологически оказался совершенно не готов к лагерной жизни. Страдал всю смену, плакал, хотел домой… Отчим же потом меня стыдил – мол, не мужик, а тряпка и нюня.

– Похоже, ваш отчим был буквально повёрнут на идее сделать из вас «настоящего мужика», – заметила Вика, вспомнив историю с выбрасыванием из лодки.

– Это точно, – отозвался Белецкий и внимательно посмотрел на неё. – Это точно…

Капитан развернул яхту назад, в сторону Ялты. Увлекательная прогулка подходила к концу. У Вики продолжало разрываться сердце от предстоящей разлуки с Александром, и она изо всех сил сдерживалась, чтобы не разреветься – отчаянно, по-детски, навзрыд… А Белецкий, как назло, стоял на палубе в обнимку с Марией, что-то ласково шептал ей на ушко и многозначительно улыбался.

Когда подплывали к Ялте, уже совсем стемнело. Набережная встретила их, словно другой мир – миллионами огней и грохотом музыки из многочисленных кафе.

Вика ступила на берег и украдкой оглянулась, высматривая, где Александр. А он, как выяснилось, шёл прямо за ней и, когда она остановилась, тоже встал рядом.

– «Потом, когда они вышли, на набережной не было ни души, – проговорил он задумчиво и торжественно, но как бы про себя, – город со своими кипарисами имел совсем мёртвый вид, но море ещё шумело и билось о берег; один баркас качался на волнах, и на нём сонно мерцал фонарик…»

Вика, конечно же, узнала строки из «Дамы с собачкой». И неожиданно для самой себя подхватила:

– «Она не плакала, но была грустна, точно больна, и лицо у неё дрожало. “Я буду о вас думать… вспоминать, – говорила она. – Господь с вами, оставайтесь. Не поминайте лихом. Мы навсегда прощаемся, это так нужно, потому что не следовало бы вовсе встречаться. Ну, Господь с вами”».

Он ошарашенно повернулся к Вике и взглянул на неё с изумлением и странной нежностью. Затем открыл рот, намереваясь что-то сказать ей… должно быть, что-то очень важное, что-то, несомненно, главное, но…

Сзади весело подскочил Данила и обнял её за плечи. И всё кончилось. Сказка кончилось.

Вика вдруг почувствовала смертельную усталость и страшно захотела домой. Ей даже было всё равно, что на этот раз они попрощаются с Белецким, скорее всего, окончательно – навсегда. Плевать… плевать. На душе были лишь опустошение и покорность.

Прощание со съёмочной группой прошло для неё как в тумане. Нет, она, конечно, говорила какие-то вежливые слова, кому-то улыбалась, пожимала чьи-то руки… Но ей уже не было дела ни до чего, что бы отныне с ней ни происходило.

– Тебя не продуло ли бризом, малыш? – обеспокоенно спросил Данила по дороге домой, щупая её лоб. – Вид у тебя несколько… горячечный.

– Да, я странно себя чувствую, – призналась она.

– Приедем – сразу же уляжешься в постель, – скомандовал он, – а я принесу тебе малинового варенья и тёплого молока. Ещё не хватало, чтобы ты разболелась перед самой дорогой!..

Перед дорогой?.. Ах, да – Вика вспомнила. Завтра были её последние сутки в Ялте. Но ей ничего больше не было жаль. Даже если бы пришлось провести целый день, лёжа в постели с температурой.

– Я просто устала, Дань, – тихонько отозвалась она. – Просто немного устала… Я посплю – и всё пройдёт. Правда…

Утром, когда Вика проснулась, она сразу обратила внимание на то, как переменилась погода. Утренний солнечный свет, к которому она уже успела привыкнуть здесь, не заливал, по своему обыкновению, комнатку – напротив, за окном было уныло и пасмурно.

Это был её шестой день в Ялте. Её последний день здесь…

Она маялась и даже не особо старалась это скрыть. Тоска по Белецкому была сравнима с физической болью или наркоманской зависимостью. Ей до смерти хотелось повидаться с ним, но Вика не могла придумать ни одного подходящего варианта или повода, который позволил бы ей встретиться с Александром. Да даже если бы и удалось – что тогда? Скорее всего, она снова застеснялась бы, скомкала общение… Ну и пусть, лишь бы ещё раз взглянуть в эти синие-синие морские глаза, полюбоваться ямочками на щеках, провести ладонью по шелковистым волосам, услышать его низкий волшебный голос…