Кончина СССР. Что это было? - Дмитрий Несветов

Нет никаких сомнений в том, что вы, Валентин Георгиевич, – один из самых информированных людей по части событий тех тревожных и во многом трагических дней, которые сегодня в фокусе нашего внимания. Наряду, пожалуй, только с непосредственными участниками – в силу того обстоятельства, что вы были тогда Генеральным прокурором России и по должности руководили или по меньшей мере плотно курировали ход расследования дела ГКЧП, которое, насколько я понимаю, было проведено довольно быстро – за рекордные четыре месяца. Хотя в суд, как мы знаем, оно попало только спустя год, после того как было завершено. И тем не менее 140 томов следственного дела, собранных под вашим руководством, – это и есть как раз надежная гарантия того, что те сведения и те данные, которыми располагаете вы, основаны не на домыслах и россказнях, а на фактах и свидетельствах, которые по горячим следам вам удалось собрать и проанализировать.

В ходе разговора мы обязательно вернемся к конкретным фактам и событиям, но начать я бы хотел вот с чего. Как бы вы могли по итогам той большой работы сформулировать для себя главные выводы о стране, ее потенциале и ее упущенных возможностях? О тех людях, которые ушли из власти, и тех людях, которые пришли во власть? О роли тех трех дней в судьбе большой страны? И о том, что это вообще было? Ваше суждение на сей счет действительно очень важно, потому что основано на достоверной и непредвзятой картине, сотканной из сотен многократно проверенных фактов и сделанных под протокол признаний.

Вы знаете, в те дни я был не только Генеральным прокурором. Я пришел на этот пост, будучи народным депутатом России, поэтому, конечно, и в 1990 году, и в 1991-м я был вовлечен в самую гущу политических событий. И был информирован не только об итогах проведенного расследования, но и знал, как развивались политические события.

Честно говоря, такой высокий градус политического и общественного напряжения в стране свидетельствовал о том, что люди не только надеялись на перемены – они их жаждали и готовы были в них участвовать. И я абсолютно убежден, что вот такого высокого градуса общественной активности больше в стране с тех пор не наблюдалось. И, к сожалению, этот импульс, который создавали люди, во многом влиял на власть, и, возможно, он же подтолкнул гэкачепистов к действиям. Они начинали бояться общественного процесса, осознания того, что стране требуются глубокие политические и глубокие экономические изменения.

Кроме того, я убедился, что люди, находившиеся у власти в Советском Союзе, занимавшие ответственные посты в силовых структурах, готовы были действовать по какому-то старому, архаичному пути. Они считали, что если стукнуть кулаком по столу, ввести в Москву абсолютно бессмысленные танки, то сразу все притихнут и опять уйдут шептаться на кухни.

Старорежимная привычка полязгать гусеницами как средство от всех напастей…

Да. Но этого не произошло. И это было большим для них потрясением. Уже покойный ныне Крючков в своих мемуарах писал, что как раз вечером 19 августа он в машине с затененными шторками выехал на Калининский проспект, вышел из машины, подошел к людям, посмотрел на них и убедился в том, что люди правильно понимают политику ГКЧП и все спокойно. А вот все эти бунтари, да еще, наверное, в нетрезвом виде, не являются выразителями общественного мнения. Но у нас в деле есть допросы и свидетельства, что, когда после этой поездки Крючков вернулся, он был крайне подавлен: он не ожидал увидеть такой активности людей, которые пришли сами, без особых призывов, к Белому дому. Они пришли не просто так, они пришли выразить свой протест самому ГКЧП и поддержать российскую власть – единственный оплот, способный противостоять ГКЧП и его незаконным действиям.

И вот это на него произвело большое впечатление, хотя он до последних минут был главным и активным сторонником того, что надо проводить силовые действия, штурмовать Белый дом, изолировать президента России и российское правительство. Но он видел также, что происходит на самом деле.

Кроме того, меня поразило и другое: никакого плана развития страны, никаких экономических реформ и преобразований у гэкачепистов не было. Не было не потому, что они якобы готовились к этому спонтанно (следствие опровергло предположение, что подготовка велась спонтанно). У них за душой ничего не было, поскольку, например, проводя заседания ГКЧП и приглашая туда министров экономического блока, они ставили перед ними задачу: «Надо к утру улучшить положение в стране, чтобы народ мог почувствовать». И смотрят друг на друга… «Давайте понизим цены на какие-то товары». – «У нас нет этих товаров, не хватает продовольствия». – «Товарищ Язов, давайте мы откроем запасы армии?» Взбеленившийся Язов: «Да вы что! У нас это неприкосновенные запасы, которыми мы должны кормить полуторамиллионную армию. Хватит на три дня для самой армии. Как же мы этим страну накормим? О чем вы говорите?»

И только – эти шараханья, абсолютная неподготовленность, даже популизм. То, наверное, в чем сегодня преуспели многие политические силы и политические партии в России. Уровень той «популистики» был настолько беспомощным, что вызывал смех.

И тогда я сделал для себя вывод: всё, они исчерпали весь свой потенциал. Они не видели перспектив, они не понимали и не чувствовали пульса общественного сознания в уже распадавшейся стране.

Должно быть, вы с каждым из этих людей (я имею в виду подследственных – членов ГКЧП и их пособников) помногу общались лично. Наверняка у вас сложилось какое-то свое, личное к ним отношение. Сегодня вы можете сказать что-нибудь об этом своем отношении? Считается, скажем, что одним из инициаторов и идеологов ГКЧП был премьер-министр Павлов, а главным мотором, двигателем заговора, как явствует из следственных материалов и опубликованных вами книг [46] , был упомянутый вами Председатель КГБ Крючков. Но каждый из них очень по-разному, как мы знаем, вел себя во время следствия.

Так вот в целом – чего в вашем отношении к ним все-таки больше? Это такое кривое зеркало, отражение горячей агонии СССР или просто заблудшие и в общем сильно испуганные люди? Или коварные властолюбцы и стяжатели? А может, я не знаю, старатели за правое дело и герои-спасители страны? Что в вашем отношении к ним, особенно сегодня, по прошествии многих лет превалирует?