О любви - Валерий Зеленогорский

Но половодье чувств захлестнуло Сергеева. До этого он никого не любил, кроме мамы и бабушки. Были случайные связи с Зоей из третьего дома в булочной и с Милкой, когда вместе болели стригущим лишаем в инфекционной больнице, но до главного не доходило – так, игры и забавы, только ахи-вздохи, а тут накатило не по-детски.

Пионерский лагерь в 60-м году. Не «Артек», с морем и показухой, а обычный, от цементного завода, где папа Леоновой был главным инженером. Он стоял у реки, но рядом с заводом. Начальник лагеря, старый педофил с одной кожаной рукой-протезом, говорил:

– Зато у нас пятиразовое питание и кино два раза в неделю.

Начальник очень любил кино за темноту в зале. Он садился всегда на последний ряд с какой-нибудь пионеркой на коленях и смотрел на экран не отрываясь – ласковый был мужчина, детей любил.

Сергееву путевку в этот лагерь брала бабушка – ветеран профсоюзного движения. Он был в лагере на птичьих правах, а Леонова – председатель отряда, и коса у нее, и глаза – просто закачаешься.

В первую смену он не сумел рассказать ей о своих чувствах, не уверен был, что услышит недоступная Леонова. Пытался удивить на расстоянии, один раз все-таки попробовал на прощальном костре, прыгнул через горящую елку и штаны сжег. Все смеялись, мама ругала, вышло неловко. Леонова тоже смеялась, но как-то с жалостью.

Он даже стихи ей написал про любовь и кровь, но не отдал. Морозов, сука, украл из тумбочки вместе с мамиными конфетами и бегал по лагерю и читал всем. Мудак этот Морозов, а говорил, что друг.

До утра сидел Сергеев после костра у памятника юному пионеру с отбитым гипсовым носом, а рядом стоял другой памятник – пионерка, похожая на Леонову, отдавала честь невидимому мальчику-герою, Сергееву было больно – болели обожженные руки и нос отбитый, как у мальчика-памятника.

На второй лагерной смене все пошло веселее, он получил все-таки жалкую должность санитара отряда и имел маленькую власть – проверял чистоту и ставил оценки. Но главное было то, что он имел прямой выход на Леонову – докладывал ей о чистоте в палатах, а заодно о своих чистых помыслах и чувствах. Она краснела.

В результате интриг и взяток его взяли в сборную отряда по футболу, с этой позиции уже можно было стартовать в океан любви, но матч с третьим отрядом они проиграли из-за Сергеева – тот стоял на воротах, по ним ударили всего два раза: два красивых броска, два гола. Он ошибся и стоял не в воротах, а рядом, ближе к лавочке, где сидела Леонова. Он смотрел на нее во все глаза и пропустил две пенки от третьего отряда. Леонова в этот раз не смеялась, он испортил ей показатели по спартакиаде, а это было отвратительно и безответственно для члена отряда. Она все сказала и ушла на своих безумно загорелых ногах с полненькими коленками.

Сергееву нужен был подвиг, он искал для него место и нашел.

Сергеев получил инсайдерскую информацию, что к ним в лагерь приедут китайцы, – подслушал начальника лагеря и врача, которые пили в столовой после ужина с каким-то пузатым из месткома. Он был дежурным по столовой и услышал. Этот шанс упустить было нельзя.

Готовился концерт для китайских гостей, Сергеев подошел к усатой женщине с аккордеоном и сказал, что будет петь песню «Бела чао». Он придумал, что это песня китайских партизан, усатая поверила и записала его в программу.

Пел он не очень, но на китайском в лагере никто не мог, а тут гости, он репетировал в туалете после отбоя, выходило громко и радостно.

Наступил день триумфа. Леонова лично прослушала его пение и осталась довольна, удивилась его знанию древнего языка и спросила, откуда у него китайский язык. Сергеев ответил уклончиво, но намекнул, что папа, которого сроду не было, – разведчик типа Зорге (а бабушка называла его «эта тварь»), но просил не распространяться о гостайне. Леонова обещала, Сергеев летал.

Китайцы приехали, была линейка, потом обед – праздничный, с рисовой кашей и котлетами, и пирожные с кремом. Сергеев есть не мог, его колотило от предчувствия.

Потом все пошли в клуб, где начался концерт. Сначала был хор, потом танец с веерами, потом Леонова – она, конечно, была ведущей – объявила Сергеева.

Услышав название песни, китайцы зашушукали, узнали песню, и началось.

Сергеев в белой рубашке и галстуке Леоновой вышел на середину сцены, и усатая заиграла. Китайцы сразу стали хлопать и подпевать. Сергееву оставалось только открывать рот, и он с выпученными глазами орал только два слова: «БЕЛА ЧАО».

Феерический успех завершился поцелуем китайской девочки с букетом и поцелуем Леоновой без букета. На такое он даже рассчитывать не мог, он стал героем, но день еще не закончился.

Начальник лагеря кожаной рукой обнял Сергеева и, больно ущипнув за щеку, обещал грамоту и ценный подарок. От него как-то невкусно пахло сапогами, протезом и одеколоном пополам с потом.

Потом было кино «Адмирал Нахимов». Леонова махнула ему рукой, и они сели рядом.

Застрекотал киноаппарат, и Сергеев с замиранием сердца взял Леонову за руку, и она не отказалась. Он держал ее ладошку в своей руку и не верил своему счастью. Их сплетенные пальцы упали между коленями, и Сергеев чувствовал теплую коленку Леоновой.

Он весь сеанс сидел с закрытыми глазами и не видел, как адмирал громил вражеские эскадры, но морские баталии закончились, и они с Леоновой расцепили руки.

Онемевшая рука горела огнем, и, выйдя на улицу, Сергеев увидел, что солнце зашло и в небе висело грозовое облако. Стало страшно, он почувствовал, что произойдет ужасное, и не ошибся.

К ним с Леоновой подлетел Морозов и сообщил, что «Бела чао» – песня итальянских партизан, и Сергеев врун, и никакого китайского он не знает, вообще он козел.

Леонова покраснела – она, председатель отряда, ненавидела вранье. Посмотрела на Сергеева с презрением и вытерла свою божественную руку кружевным платком. Свет в глазах Сергеева померк, она ушла с Морозовым.

Он пошел за туалет, взял лом и отправился искать Морозова. Кто-то должен был умереть.

Лом оказался тяжелым, и Сергеев устало присел рядом с памятниками пионерам-героям.

Так горько стало Сергееву, что он сначала добил ломом гипсового мальчика, а потом переломал ноги памятнику похожей на Леонову: он сокрушил своего идола, бил, пока не появилась арматура.

За этот поступок его исключили из лагеря, хотели пришить политику и вандализм, но бабушка намекнула начальнику с протезом, что в месткоме узнают о его темных играх с детьми, и он заткнулся.

После школы Сергеев уехал в Москву и вернулся в город своего детства через тридцать лет, нашел Морозова и, выпивая с ним, спросил про Леонову.

Леонова закончила школу с медалью, но не поступила, папу, главного инженера, посадили за хищения цемента с конфискацией, Леонова жила у бабки в деревне, потом вышла замуж за местного тракториста, он ее бил, она вместе с ним пила самогон и чуть не села за кражу из ларька. Теперь работает на цементном заводе вахтершей и пьет как лошадь.