Код Маннергейма - Василий Горлов

Свенсон остался в Выборге — его машина тоже оказалась внутри оцепления. Джип быстро миновал городские окраины, набирая скорость, выскочил на трассу «Скандинавия» и полетел в завесе собиравшегося весь вечер и наконец обрушившегося с небес дождя.

Сентябрь 1906 г. — июнь 1907 г., Кульджа, Китай

В Кашгаре нашему отряду пришлось задержаться под гостеприимным кровом российского консульства. Предстояло получить официальные бумаги китайских властей — без них дальнейшее путешествие стало невозможным.

В этом городе пересекались интересы двух великих стран, и представлявший Британию консул сэр Джордж Маккартни уделил мне немало своего времени. Любезность его была столь велика, что он вызвался сопровождать меня в частых прогулках по городу и окрестностям, в беседах настойчиво повторял, что получение китайского паспорта — очень утомительная процедура и мне предстоит длительное ожидание. Это навело меня на мысль о том, что сэр Джордж чрезвычайно заинтересован, чтобы мой отряд оставался в Кашгаре как можно дольше. Но длительная остановка не входила в мои планы.

За неделю спокойной жизни дисциплина в маленьком отряде ослабла. Целыми днями слонявшиеся без дела по двору консульства или на прилегающих улицах солдаты втянулись в азартные игры — те процветали повсеместно и с полного одобрения властей.

Азарт полностью овладел умами моих подчиненных. Солдат Расторгуев проиграл в кости не только собственную винтовку, но и обмундирование с сапогами и был доставлен в консульство в обнаженном виде китайскими стражами порядка, вооруженными бамбуковыми палками. При этом по пути они затеяли между собой новую игру. Чтобы пресечь пагубное увлечение, я отправил большую часть отряда под командой ротмистра в Кульджу. При себе я оставил лишь испытанного Малоземова.

Стремясь помочь мне, российский консул Колоколов посоветовал оформить паспорт у фаньтая — чиновника, представлявшего в Кашгаре центральную власть. Как считал консул, две первые буквы моей фамилии прекрасно подходили в качестве китайского имени, и это могло иметь значение для разрешения вопроса. Очевидно, еще более веским аргументом послужили переданные фаньтаю сто рублей. Через два дня паспорт был готов. Теперь меня звали Ма-Та-Хан, что означало «Лошадь, скачущая через облака».

Меня уже ничто не задерживало в Кашгаре. Первым испытанием на нашем пути стал покоящийся на высоте четырех тысяч метров ледник Мужар. Я, как и прежде, занялся топографическими работами и метеорологическими измерениями и с помощью Малоземова производил фотографическую съемку горных красот. Наше путешествие осложняли начавшиеся в горах снегопады. Именно здесь я впервые ощутил, что полученный во время боев в Маньчжурии ревматизм обостряется, а состояние моего здоровья оставляет желать лучшего. Напрягая все силы, мы прошли почти семьсот верст по горным перевалам и через тридцать дней прибыли в Кульджу.

Кульджа — довольно большой, нерегулярно застроенный город с населением в полмиллиона человек. Проживают здесь в основном китайцы, но довольно большой процент составляют дунгане и тарачинцы, есть и кыргизы. Примечательны огромные, не мощенные, но чисто выметенные площади, на одной из которых стоит белокаменный яомынь — дворец фудутуна, наместника провинции. Также впечатлили даосские храмы устрашающих размеров, с многоярусными крышами высоко приподнятыми по углам, расписанные яркими красками. Перед храмами и внутри — огромные статуи Будды. Здесь, у величественных площадей, берут начало узкие улочки, хаотично переплетающиеся, застроенные лачугами. Остановились мы в небольшой гостинице, совмещающей в себе собственно гостиницу, харчевню и место петушиных боев по ночам. По-китайски это называется чофан.

Кроме официальной корреспонденции в Кульдже меня ожидало письмо, которое я читал с глубоким сердечным трепетом. Милая Екатерина писала мне о повседневной жизни Верного, о том, что papa болен и они с сестрой ухаживают за ним. Передавала поклоны от людей, с которыми мне довелось там встретиться и которых я успел уже позабыть. И лишь в самом конце письма она осторожно упомянула, что, совершая сейчас — из-за болезни отца гораздо реже, чем прежде, — верховые прогулки в горы, непременно заглядывает на маленький водопад и молится там, прося у Господа поддержки и помощи для меня во всех испытаниях, мне предназначенных.

Я читал эти выведенные аккуратным почерком строчки и вспоминал нашу короткую встречу. Прав верненский живописец — сердце ландскнехта разбито любовью.

В Кульдже я, наконец, встретился с ламой Агваном Доржиевым, который должен определить дальнейшие планы экспедиции — на это недвусмысленно указывали инструкции генерала Палицына. В одну из ночей в дверь комнаты, которую я занимал, постучался уже знакомый мне по совместному путешествию монах Су-ванг и пригласил следовать за ним. Стараясь не шуметь, мы покинули гостиницу и двинулись в глубь темных кривых переулков. Предпринятые меры предосторожности необходимы, — в последнее время я постоянно ощущал пристальное внимание китайских филеров, неотступно следовавших за мной. В лабиринте узких улиц монах отыскал нужный дувал,[7]и мы попали в просторный внутренний двор. Меня провели в помещение, которое тайно занимал Доржиев.

Мы сердечно поприветствовали друг друга. Лама предложил мне располагаться на коврах, устилавших небольшую комнату, и велел монахам приготовить чай. Он вежливо осведомился о нашем путешествии и моем самочувствии. Я поблагодарил его за заботу и, хотя по-прежнему испытывал сильные ревматические боли, предложил вести беседу о том, что ожидает в будущем мой отряд. Лама внимательно, как мне показалось — оценивающе, посмотрел на меня. В этом взгляде читалось что угодно, только не религиозное смирение.

Доржиев, несмотря на традиционные одежды — коричнево-красный балахон и желтую остроконечную шапку, — мало походил на тибетского священника. Это был человек средних лет довольно высокого роста и крепкого сложения. Умное волевое лицо и выразительные глаза красноречиво свидетельствовали, что мой собеседник, облаченный церковным саном, прежде всего — ловкий дипломат.

Он сообщил мне, что намеченный еще в Петербурге маршрут отряда придется изменить — необходимо углубиться в Центральный Китай и выйти к границе Внутренней Монголии, где рядом с небольшим городком Утай проживает сейчас в монастыре изгнанный англичанами повелитель Тибета Далай-лама. Мне предстоит встретиться с ним, и встреча эта должна состояться, в силу ряда серьезных причин, как можно скорее. О дальнейшем Доржиев предпочел не говорить и принялся церемонно предлагать мне чай с китайским печеньем и орехами. Я понял, что судьба нашей экспедиции еще до конца не решена.

Доржиев вновь заговорил о моем здоровье и попросил позволения осмотреть меня монаху — опытному лекарю, объяснив, что традиционно в тибетских монастырях существуют две группы послушников: одни практикуются в изучении священных книг, а другие с упорством осваивают своеобразную тибетскую медицину. Тут же появился невысокий сухощавый пожилой монах, который долго меня осматривал. Самого процесса лечения я не помню: перед тем как заняться этим, лекарь надавливаниями пальцев усыпил меня. Проснулся я на рассвете, и прежний послушник грязными проулками вывел меня к гостинице. К великому удивлению и радости, я перестал ощущать мучительную ноющую боль в суставах и чувствовал себя превосходно.