Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

этой вынужденной откочевке многие погибли. Как свидетельствовали очевидцы, «…Перовский исполком наводил ужас на население уезда. Все те, кто осмеливался указывать на неправильность действий со стороны исполкома, расстреливались»[494].

Прочие руководители Перовского уезда подобрались под стать Гержоту: председатель уездкома партии Трефилов, председатель уездЧК Архипов, председатель продкомитета Дворцов, зампредисполкома Чипков. Все они вместе с Гержотом были арестованы Особой Чрезвычайной комиссией ТурЦИКа в декабре 1919 года. В соседнем с Перовским Казалинском уезде в марте следующего года эта комиссия расследовала преступную деятельность Османа Миреева на посту товарища председателя уездисполкома[495].

Один из основателей казахской государственности и литературы Сакен Сейфуллин тоже, возможно, оказался причастен к криминалу, что не помешало ему стать главой правительства республики. Советский работник Д. Адилов показывал в ОГПУ: «Через нашу степь в Ташкент проезжал Сейфуллин. <…> Он отобрал у одного казаха деньги, попал в тюрьму. <…> Он после освобождения доказывал свою невиновность и вот на этом съезде [в декабре 1922 года] попал в председатели Совнаркома»[496].

По свежим следам сами коммунисты национальных окраин очень резко оценивали деятельность собственных комитетов. А. Байтурсынов в статье «Революция и киргизы», опубликованной в газете «Жизнь национальностей» в ноябре 1919 года, писал так: «Наводила же на киргизов (казахов. – А. Т.) ужас октябрьская революция своими внешними проявлениями. <…> …Насилиями, грабежами, злоупотреблениями и своеобразной диктатурой власти. Говоря короче, движение на окраинах часто представляло собой не революцию (как обычно она понимается), а полнейшую анархию»[497]. В 1920 году председатель ЦИК Калмыкии А. Чапчаев констатировал: «Большевизм калмыки понимали как вандализм, стремящийся все разрушить, уничтожить и сокрушить…»[498]

Низкие моральные качества были природными для коммунистической номенклатуры как для антиэлиты – в большинстве регионов СССР даже 10 лет спустя после победы коммунистов то и дело фиксировались властные «гнойники» с вопиющими случаями полного разложения подолгу безнаказанно безобразничавших представителей правящих структур. Обильное проникновение авантюрно-карьеристского и люмпенского элемента во власть стало характерным для всех регионов страны с первых месяцев после коммунистического переворота.

В хакасской части Минусинского уезда новая власть состояла из амнистированных при Временном правительстве уголовных ссыльных: «отпущенные с заводов», они «были единственными представителями соввласти». В этом качестве советские работники не только конфисковали в свою пользу много скота туземного населения и даже орошенные и засеянные ими поля в Усть-Абаканской степи, но и притесняли хакасов организацией искусственных потрав, конфискуя за это часть скота[499].

Большевик Кирилл Матюх в 1905 году за участие в терактах на территории Нежинского уезда Полтавской губернии был сослан в Туруханский край, откуда дважды бежал, а затем оказался «освобожден по ошибке». В конце 1917 года К. И. Матюх стал членом Красноярского совета[500]. Матрос-большевик П. Д. Старостин в 1906 году был осужден в Севастополе за участие в восстании на 20 лет каторги. В 1914‐м бежал, арестован в Чите и дополнительно осужден «за грабеж почты – заставила необходимость». В 1917 году был амнистирован и служил в 18‐м Сибирском стрелковом полку. В 1918‐м Старостин снова вступил в компартию и стал членом Томского губисполкома, затем партизанил, воевал с отрядами Г. М. Семёнова. А потом ухитрился пролезть к белым и устроился комендантом лагерей военнопленных в Благовещенске. В ноябре 1919 года из Хабаровска Старостин прибыл в Новониколаевск, где сначала скрывался, а сразу после прихода красных снова оказался в «родной» пенитенциарной системе – заведующим домами принудработ[501].

Один из барнаульских большевиков-красногвардейцев, который прошел с боями всю Сибирь, самокритично писал о событиях первой половины 1918 года: «…если разбираться здраво в положении прошлого [при] первой Сов[етской] Власти, ведь какой только сволочи не налипло в то время к ней, я… не ошибусь, что 90% было в ней уголовного элемента и различных брехунов…»[502] И здесь нет особого преувеличения: представитель Наркомата продовольствия в Западной Сибири Г. А. Усиевич, характеризовавшийся товарищами как «беспощадный к врагам», летом 1918 года заявлял, что реквизиция хлеба для столиц не дала ожидаемых результатов, «так как реквизиционные отряды представляют собой пьяные банды»[503], а наркомпрод А. Цюрупа 1 июня 1918 года телеграфировал в Омск требование проверить сведения ВЧК, согласно которым в конце марта на станции Омск имелось до миллиона пудов муки, «которая, не будучи отправленной в Россию, куда-то утекла»[504].

Другой советский работник пояснял Совнаркому, куда «утекало» продовольствие:

Я ездил в Сибирь, в Омск, в Краевой Совет по поручению Вятск[ого] продов[ольственного] комит[ета], за хлебом для обсеменения всей губернии. Хлеба там много, есть чем прокормить всю Россию, но нам дали крохи… везде взятки и взятки не как прежде, [а] от 500 до 5000 [руб.] за вагон, и благодаря взяткам вместо хлеба везут табак (взятка 15 т[ыс.] за вагон), вот вам диктатура пролетариата! Раньше если и брали, то брали по чину и уж не так зверски[505].

Нелицеприятно высказался о «первой» советской власти и А. Т. Иванов – один из вождей армии А. Д. Кравченко в Енисейской губернии, эсер-максималист, бывший организатор «разбойных шаек», террорист и поджигатель помещичьих имений, осужденный в 1911 году всего лишь к ссылке: «…такая власть на местах создавала анархию… <…> Крестьянство избирало власть для того, чтобы было с кого требовать себе…, а так как потребности были разнообразны, то, естественно, дело все сводилось к мелочам и придиркам. И трудно было властям угодить своему хозяину-обществу. И была не власть на местах, а безвластие. <…> И эта анархия дала возможность сорганизоваться белогвардейщине»[506]. Делегат от петропавловских большевиков на Западно-Сибирском съезде РСДРП(б) в мае 1918 года признал, что к ним после взятия власти «примкнула часть темных элементов», но в начале текущего года была проведена чистка парторганизации и «примазавшиеся элементы были выкинуты»[507].

Власть была сильно поражена криминальным элементом, который оказался заметен в рядах красногвардейцев и партизан, ЧК и милиции, органах партийной и государственной власти. Это было характерно для всей России, захлестнутой агрессивной люмпенской стихией. Ниже будет показано, какие личности, скрыв даже самые тяжкие преступления, выдвигались в ходе социального переворота, составляя значительную часть вождей и их окружения в период «первой» советской власти (нередко сохраняя номенклатурное положение и после разоблачения).

Часть политических активистов начинала с обычного хулиганства. Главный партизан Крыма А. В. Мокроусов (1887–1959) в юности был известным на всю округу хулиганом и пьяницей, потом стал анархистом-боевиком, бежавшим от суда в Южную Америку. В своих мемуарах Мокроусов хвастливо поведал, как, плавая матросом на разных судах, без всякого повода убил «классового врага». Приметив