Где находится край света - Ольга Меклер

А Семен Моисеевич задумался. Крепко и надолго. Думал он до самой ночи. И когда все семейство уже спало, сел за письменный стол, встал из-за которого лишь под утро, премного довольный собой и результатами.

Начальник шестого отдела Комитета госбезопасности майор Телятников нервничал. Лежащее перед ним письмо при всей кажущейся невинности прямо-таки вопило о том, что не все спокойно в датском королевстве. И опять, и снова эта пятая графа! Ну чего от них ожидать?! Ох, и участочек достался! Это только в газетах да по радио и в киножурнале «Новости дня» бодренько рассказывают о трудовых победах шахтеров и героев-первоцелинников. А что мы имеем на самом деле? Правильно, а имеем мы осиное гнездо. Более шестидесяти процентов населения – ссыльные и освобожденные из Карлага и АЛЖИРа. Разве может освободившийся преступник перестать быть врагом народа? Какая уж тут безопасность! Сплошь диссиденты! И письмишко это – не иначе как провокация…

За такими невеселыми рассуждениями и застал его срочно вызванный капитан Убоженко.

– Проблемы, Ефимыч?

– Проблемы, – мрачно ответил майор. – И, похоже, серьезные. Вот, полюбуйся, – он брезгливо кивнул на край стола.

Конверт заставил Убоженко улыбнуться: «Франция, Париж, Монмартр, Иву Монтану» (и с чего дурачок взял, что непременно Монмартр?). По мере же ознакомления с текстом глаза его округлялись все больше. А прочитал капитан следующее:

«Дорогой товарищ Монтан!

Рад был узнать, что в скором времени Вы посетите нашу страну. В Советском Союзе Вас очень любят, а мы с женой Розой особенно. Своих прелестных малюток-близнецов мы назвали в вашу честь – Ивом и Симоной. Ах, если бы вы могли подержать их на руках!

Приезжайте в Караганду к нам в гости! Мы будем счастливы принять таких замечательных людей, и соседи наши тоже.

С уважением, Гершман Семен Моисеевич.

P. S. Сейчас я работаю токарем-фрезеровщиком на заводе им. Пархоменко, но мои папа и дедушка были ювелирами и кое-чему меня научили. И если Ваш скромный почитатель сможет быть чем-то полезен, буду очень рад».

Убоженко уже давился от смеха:

– Ну дает! Он хоть соображает, кому помощь предлагает?

– Замолчи, идиот! – злобно прошипел Телятников. – Ты сам-то понимаешь, что это бомба замедленного действия? А если это шифровка? А если есть там еще какие-то связи за границей? С них, с евреев этих, станется! Просто так, – и он помахал перед капитанским носом пальцем, – сюда не ссылали! Думаем дальше.

– А что тут думать, товарищ майор? Письмо в дело, автора к ответу!

– Ишь, умник какой! А вдруг это станет известно ТАМ? А у нас страна свободная, понимаешь, сво-бо-дна-я!

– И что теперь? – осторожно спросил Убоженко. – Отправлять письмо?

– Отправлять, – вздохнул майор. – Но вот ведь какая закавыка! А ну как получит товарищ Монтан это письмо и скажет: «Есть у меня в далекой Караганде поклонник, который даже детей назвал в честь нас с Симоной. Хочу дать там концерт и с ним повидаться, детишек на руках подержать!» И что дальше? Ты видел эти бараки в Старом городе?!

– Так ведь их вроде еще лет пять назад расселять собирались…

– Собирались… да не собрались вот! Значит, Убоженко, какова наша первейшая задача? Встретить большого друга Советского Союза во всеоружии!

– Так точно, товарищ майор! А… а что, он приедет?

– Это уже не нам решать, – нахмурился Телятников. – А вот продемонстрировать готовность номер один надо. На всякий случай. Ибо враг не дремлет! – и он многозначительно воздел к потолку указательный перст.

Через несколько дней произошло событие, взбудоражившее весь барак, – туда нагрянула комиссия из исполкома. В сердцах жильцов снова вспыхнула надежда, но строгая дама с высокой прической спросила, где проживает семья Гершман, и большая тройка скрылась за дверью Семена и Розы. Минут через 20 гости вышли в сопровождении хозяев. Дама умильно улыбалась крошечной Симоне, а серьезный толстячок в соломенной шляпе играл в козу рогатую с Ивкой. Дойдя до машины, толстячок с чувством пожал руку отцу семейства и многозначительно произнес:

– Будем решать!

Еще неделю спустя Гершманы получили ордер на огромную квартиру в центре города.

– Ну вот, теперь и товарища Монтана принять не стыдно! – удовлетворенно потирал руки счастливый Семен Моисеевич.

«Совсем мой Сенечка на радостях свихнулся!» – испуганно подумала Роза Яковлевна, ничего не знающая о причинах внезапных чудесных перемен.

Но то ли так и не дошло письмо до великого шансонье, то ли в Москве не посчитали нужным ознакомить дорогого гостя с экзотическими окраинами империи, только Ив Монтан до Караганды не добрался. Ни один, ни с супругой.

Пришлось маленьким Ивке и Симоне расти без звездного благословения. Да и имена, данные в честь родительских кумиров, похоже, никакой роли не сыграли. Ив, закончив школу и отслужив в армии, вернулся к фамильному делу – стал потомственным ювелиром. Скромная задумчивая Симона много лет проработала в «Союзпечати». Семен Моисеевич до конца жизни с придыханием произносил имя любимого певца, а в гостиной четырехкомнатной квартиры на бульваре Мира над диваном всегда висела большая фотография – счастливые Ив Монтан и Симона Синьоре.

Оно было первым, что поразило меня в Алином доме – элегантное, белоснежное, классической формы. Хозяйка, конечно, никогда не скрывала своего музыкального образования, но изумление было другого рода: сразу пахнуло чем-то родным, полузабытым. Здесь ведь мало кто держит дома такой инструмент, обычно покупается его современный суррогат – органит (и дешевле значительно, и места куда как меньше занимает). А тут… Да не «Бехштейн», не «Форстер», а самая что ни на есть наша, советская «Беларусь»!

– Вау, Алька! Никак с собой привезла?! Ни разу белой «Беларуси» не видела!

Она мягко улыбнулась, нежно провела рукой по крышке.

– Да, с собой. Знаешь, а ведь это не простое пианино, а с историей! В Одессе у меня был «Беккер» – настоящий, дореволюционный еще, с медными подсвечниками. Мы с мамой его в комиссионке покупали. Боже, какой инструмент, какие мастера были! – Аля замолчала, прикрыла глаза и покачала головой, будто в такт извлекаемой старинными клавишами мелодии. – А потом, когда мы собрались уезжать, выяснилось, что вещь раритетная и вывозу не подлежит. Пришлось продать и купить вот это. Оно когда-то принадлежало племяннику моей очень близкой подруги…

Их отношения с Риммой были настолько долгими и теплыми, что одна просто не помнила и не представляла себя без другой.

Мишку, брата Риммы, очаровательного шаловливого рыжика, Аля с самого детства воспринимала как родственника. Он был нереально, всесторонне одаренным ребенком. «Ваш сын меня вдохновляет!» – с придыханием говорила на родительских собраниях историчка. «На олимпиаду? Что за вопрос? Конечно, Райхер!» – не терпящим возражения тоном заявляли математик и физик. Мишка был капитаном школьной сборной по баскетболу. Его рисунки ездили на Всесоюзную выставку детского творчества. К тому же, мальчик обладал абсолютным слухом. Правда, за год до завершения обучения был с позором изгнан из музыкальной школы за стойкую неприязнь к Баху и страстную любовь к «Битлз». Немного пометавшись, поступать решил в архитектурно-строительный – и для творчества места хватает, и профессия достаточно серьезная.