Тест на ДНК. С чего все начиналось? О наследственности, изменчивости и эволюции - Грегор Мендель

Каким бы путем мы ни измеряли способности различных людей, в результате получается все та же громадная разница. Лорд Маколей (см. главу «Писатели», где я привожу его замечательное родство) обладал изумительной памятью. Он мог запоминать целые страницы из сотен томов различных авторов, и для этого ему достаточно было только раз прочесть их. Человек средних способностей, конечно, не мог бы удержать в своей памяти и тридцать второй, даже сотой доли того, что мог запомнить лорд Маколей. Отец Сенеки отличался такою обширною памятью, подобной которой древний мир представляет немного примеров (см. его родственников в главе «Писатели»). Порсон Эллинист также обладал этой способностью в замечательной степени, и, прибавим при этом, «Порсоновская память» была наследственною во всем этом семействе. Обратимся ли мы к сферам высшего государственного управления, возьмем ли мы военное дело, литературу, науку, поэзию, искусство, – всюду мы встречаем те же громадные различия между отдельными личностями; в то же время из многочисленных примеров, приводимых в настоящем сочинении, мы увидим, как мало отличие, достигаемое в одной из названных областей или в какой-либо другой отрасли умственной деятельности, может считаться результатом чисто специальных способностей. Эти способности во всех приводимых нами примерах являются скорее результатом соединенных усилий разносторонних дарований, которыми были наделены те люди. Как нам кажется, вообще слишком много придают значения видимым специальным дарованиям, и из того факта, что человек преимущественно работает в одном каком-нибудь направлении, слишком торопятся заключить, что он не мог бы иметь успеха ни на каком другом поприще. С таким же правом можно было бы утверждать, что молодой человек, страстно влюбившийся в брюнетку, по этому самому ни в каком случае не мог бы полюбить блондинку. Он мог иметь прирожденное влечение к первому типу красоты преимущественно перед последним, мог и не иметь его, но мы имеем здесь столько же вероятности, что самый факт был главным образом, или даже исключительно, обусловлен общею влюбчивостью его натуры. То же самое можно сказать и о специальностях. Даровитый человек нередко проявляет причудливость и непостоянство, прежде чем остановит свой выбор на одном каком-нибудь занятии, но раз этот выбор сделан, он предается своему делу со страстным увлечением. После того, как высокодаровитый человек выбрал себе такой предмет и так приноровился к нему, что, по-видимому, непригоден в жизни ни к какому другому делу и обладает от природы лишь одной специальной способностью, нередко случается, что обстоятельства ставят его в совершенно новое для него положение, – и тут нельзя надивиться находчивости, с которою такой человек осваивается с подобною переменой. Он выказывает при этом такую проницательность в отношении к новым условиям своей деятельности, такое уменье справляться с ними, каких даже самые близкие друзья его не могли в нем предполагать. Не раз случалось, что какой-нибудь самоуверенный глупец принимал равнодушие и пренебрежение за неспособность и, попробовав толкнуть гениального человека на такую почву, где он не был бы приготовлен к нападению, – сам же претерпевал жестокое и неожиданное поражение. Я убежден, что всякий имевший счастье вращаться в обществе наиболее даровитых представителей интеллигенции какого-нибудь большого столичного города или же хорошо знакомый с биографиями великих исторических деятелей не будет отрицать существования гигантов, превышающих остальное человечество целою головою, натур, возвышенных по преимуществу, личностей, рожденных для того, чтобы быть царями людей. Я испытывал какое-то подавляющее чувство, какое-то тревожное сознание, что совершаю род святотатства, каждый раз, когда мне при заготовлении материалов для настоящей книги приходилось, так сказать, снимать мерку с современных умов, далеко превышавших мой собственный, или же подвергать критической оценке гения величайших исторических представителей нашей расы. Процесс этот вызывал во мне некогда знакомое чувство, испытанное мной во время путешествия моего по Африке, когда мне приходилось определять высоту громадных скал, возвышавшихся над моей головою, между тем как я робко пробирался у их подножия, или набрасывать на карте очертания гор, за которыми жили неведомые мне племена и которые величаво высились в туманной дали за пределами моего действительного горизонта.

В настоящих моих исследованиях я не занимался личностями, стоящими по своим умственным способностям ниже среднего уровня, но такие личности могли бы быть любопытным предметом для изучения. Число идиотов и слабоумных из двадцати миллионов, составляющих население Англии и Уэльса, принимается приблизительно в 50 000; другими словами, это будет отношение 1 к 400. Доктор Сеген, один из первых французских авторитетов по этим вопросам, говорит, что из ста идиотов и слабоумных при надлежащем обучении более тридцати удавалось довести до того, что они были в состоянии сообразоваться с правилами нравственности и общежития, становились способными к добрым чувствам, привыкали к порядку и могли исполнять третью часть работы человека средних способностей. Тот же автор свидетельствует, что из них более сорока процентов оказывались способными, под контролем своих близких, к обычному жизненному делу, усваивая себе отвлеченные понятия из области нравственности и общежития, и труд их равнялся двум третям труда обыкновенного человека. Наконец, от двадцати пяти и до тридцати процентов все ближе и ближе подходят к нормальному уровню развития, так что некоторые из них, при сравнении с обыкновенными юношами и молодыми девушками, могут обмануть бдительность опытного судьи. К категории, следующей непосредственно за идиотами и слабоумными, относятся более легкие случаи слабоумия, рассеянные в частных семействах; случаи эти обыкновенно остаются скрытыми от посторонних, но все-таки бывают известны друзьям и родственникам тех семейств; субъекты этого разряда по большей части слишком тупы, чтобы вращаться в обществе, но охотно отдаются какому-нибудь немудреному, безобидному занятию. Затем следует разряд, представителем которого может служить лорд Дендери в знаменитой комедии; и поднимаясь таким образом по целому ряду ступеней, мы доходим до посредственности. Мне известны два случая наследственной глупости, граничащей со слабоумием, и я имею полное основание думать, что для меня было бы возможно отыскать значительное число подобного рода фактов.

Итак, расстояние между умом, – я не скажу, высшего представителя кавказской расы и низшего представителя дикого племени, – но даже между умом наиболее и наименее интеллигентного из англичан – громадно. Естественная даровитость представляет непрерывную цепь, начинающуюся от непостижимой высоты и спускающуюся до глубины почти неизмеримой. В настоящей главе я намереваюсь распределить людей по природным их способностям на разряды, отделенные один от другого равными степенями достоинства, и показать относительное число идивидуумов, заключающееся в каждом разряде. Быть может, некоторые из моих читателей склонны будут предположить наугад, что число лиц в каждом из разрядов будет приблизительно одинаково; того, кто действительно так думает, я могу уверить, что он жестоко ошибается.

Метод, которым я воспользуюсь в данном случае, состоит в применении весьма любопытного теоретического закона «уклонения от средних величин». Я начну с того, что объясню самый закон, и затем покажу, что появление прирожденных умственных дарований подчинено именно ему.