Призови сокола - Мэгги Стивотер

– Спокойней.

– Спокойней, – негромко передразнил Ронан, но, тем не менее, изобразил на лице равнодушие, когда они направились к киоску.

Мужчина, который им заправлял, не походил на торговца произведениями искусства. Больше он походил на владельца спортзала, который улыбается с рекламы изобретенной им программы тренировок, предлагает протеиновые коктейли и всё теряет, когда попадается на использовании стероидов. Волосы у него стояли колючками, почти такими же мощными, как и остальное тело.

– Сколько вон за ту? – спросил Диклан. – За портрет блондинки.

– Двадцать тысяч за эту малышку, – ответил мужчина, стоявший перед холстами. – Вы посмотрите на нее. Какая девочка. С изюминкой.

Диклан оценил его тон, осанку, положение картины, прикидывая, насколько он в это вовлечен и насколько, по его ощущениям, ценна «Темная леди». Какая-то часть мозга отметила и то, как этот тип разговаривал. Частная коллекция слов и фраз Диклана была бесплатной и навеки секретной – идеальное хобби.

Он спросил:

– За портрет неизвестно кого?

Взгляд Ронана буравил ему затылок. Диклан подумал: Ронану бы не повредило, если бы он смирился с ложью ради благой цели.

– От нее снится морской берег, – заявил мужчина. – Моя дочурка говорила, что видела во сне море. Я и сам попробовал. Будь я проклят, если вру. Каждую ночь, пока картина была у меня в доме, мне снилось море. Бесплатный отпуск. Гарантирую.

– Мне не нужны салонные фокусы, – сказал Диклан. – Я просто хочу что-то повесить в столовой. Три с половиной.

– Двадцать – и кончено.

Стоимость сверхъестественных предметов всегда субъективна. Сколько стоит ощущение, что ты обладаешь чем-то невероятным, или имеющим связь с потусторонними силами, к которым иначе у тебя не было бы доступа, или чем-то, заставляющим поверить, что в мире есть нечто большее, чем зримая реальность? Ответ обычно – «дорого». Диклан не знал, насколько продавец был готов снизить цену. Но двадцать тысяч пробили бы ощутимую дыру в тщательно хранимых сбережениях. Неразумная сумма за неразумное решение.

– Четыре.

– Девятнадцать.

Диклан бесстрастно сказал:

– Жаль, но больше ходить кругами я не желаю. Пятнадцать – последнее предложение.

Мужчина смягчился и принял купюры.

– Сейчас принесу оберточную бумагу.

«Ты это сделал, – подумал Диклан. – Вниз по кроличьей норе».

Ронан опустился на колени у картины. Его рука зависла над лицом женщины, не касаясь холста. Нетрудно было понять, что для него очень много значило вновь увидеть Аврору – Ронан не умел лгать даже жестами. Отчего-то объективно тревожная правда о родителях не испортила отношения Ронана к ним. Диклан завидовал брату. Его любви и скорби.

Продавец вернулся с оберточной бумагой и толстым потрепанным гроссбухом.

Диклан окинул его взглядом.

– Это что?

– Я запишу ваше имя и почтовый индекс. Эта штучка подлежит регистрации, – сказал продавец. – Ее продажи отслеживают.

На рынке, который славился конфиденциальностью, это случалось редко. Отслеживаемые предметы были опасны, абсурдно дороги или связаны с разного рода организованной преступностью.

Диклан ощутил прилив опасений.

– Кто ее отслеживает?

– Боудикка, – ответил продавец.

Это имя ничего не говорило Диклану, но оно ему не понравилось. Он не желал сидеть на привязи.

– Получите девятнадцать, если без регистрации.

Мускулистый продавец с сожалением покачал головой.

– Не могу, дружище.

– Двадцать пять.

– Не могу. Только не с Боудиккой. Оно того не стоит.

Диклан задумался. Приехать сюда, где люди знали его, и купить один из старых отцовских снов, было скверно и так. Но совсем другое дело – приехать сюда и оставить память о себе. Ему не понравилось и то, как продавец произнес «Боудикка». В этом имени звучала сила. И злой умысел. Диклану это совсем не нравилось.

Один раз за вечер он уже оставил кому-то свою визитную карточку; Диклан решил, что с него хватит опасности.

– Значит, нет, – сказал он. И протянул руку, чтобы забрать деньги. – Извините.

– Да ладно, – возразил мужчина. – Сделка почти завершена.

– Извините.

Здоровяк продолжал протягивать ему гроссбух.

– Я же не прошу адрес. Только имя и индекс. Вы это даже в Макдаке указываете. Пишете на стенах в уборной.

Диклан продолжал протягивать руку за деньгами.

На заднем плане раздавались звуки Волшебного базара. В другом конце комнаты происходила какая-то ссора. Слышался шум потасовки. Повышенные голоса. Сегодня было опасно; но в таких местах всегда было опасно. Диклан знал это – и всё равно приехал. И привез Ронана. Он вышел из тени и потянулся к картине из своего прошлого.

Не стоило этого делать.

Темная Леди смотрела на него недоверчиво.

– Линч, – коротко сказал Ронан.

Диклан и здоровяк одновременно взглянули на него. Диклан не сразу понял, действительно ли Ронан что-то сказал или ему померещилось.

– Ронан Линч, 22740.

Диклан был готов его убить. Он однозначно был готов его убить.

Мужчина записал. Диклан почувствовал, что покрывается мурашками, когда увидел эти слова, выведенные чернилами. Ронан. Линч. Правда, вышедшая наружу. Правда, записанная навеки. Как же он это ненавидел. Гораздо лучше соврать. Гораздо проще было оставить картину и то, что она сулила, и уйти.

Мужчина вручил Ронану портрет золотоволосой женщины.

– Наслаждайся морским видом.

Джордан снова давала представление.

Почти как на вечеринке у Ти-Джея, с той разницей, что аудитория состояла из преступников. Джордан очень надеялась, что Фейнман НЕ появится, и ставки сегодня были еще выше: она даже не представляла, как выглядит их запасной план на тот случай, если текущий провалится.

Джордан писала копию «Улицы в Венеции» Джона Сингера Сарджента прямо посреди Волшебного базара. Она копировала эту конкретную картину уже много раз, но это ее, скорее, успокаивало, чем вселяло скуку – все равно что пересматривать любимый фильм. На картине по переулку быстро шагала девушка, придерживая шаль. Двое мужчин – темные силуэты – смотрели ей вслед. Глаза девушки были опущены – она украдкой наблюдала за тем, как они наблюдают за ней. В кафе сидела парочка, но первые несколько раз Джордан ее даже не заметила. Только настороженную девушку, за которой угрюмо наблюдали зеваки, и нависающий город.

Как со всеми работами Сарджента, секрет создания копии заключался в том, чтобы рисовать без колебаний. У него были широкие, свободные, безыскусные мазки, и если художник брался за работу с робостью, результат выходил слишком нервным и наигранным.