Золотая жила для Блина - Евгений Некрасов

Любопытная картина складывалась у лучшего сыщика из всех девятиклассников. В кино ходить не надо.

Вот рядом с оленьей тушей груда тряпья и гни­лых коричневых костей. Приглядевшись, можно узнать человеческие ребра, ноги, руки и рассыпан­ный позвоночник. Клочья истлевшей одежды ва­ляются в беспорядке: один рукав поверх ног, дру­гой в стороне... Похоже, что уголовники специаль­но раздели скелет и перетряхнули всю одежду. Искали что-то?

Тут Митьке пришлось взять перерыв, чтобы выпустить наружу съеденную рыбу. Отвернув­шись от проклятого оленя, он заметил боковой ход из ямы. В глубине виднелось гнилое бревно, под­пирающее свод. Это же шахта!

Забыв о брезгливости, Блинков-младший стал копаться топором в мешанине тряпья и костей. Разгадка была близка. Ох, не уголь здесь добыва­ли! И уголовники не случайно спустились в забро­шенную шахту.

Надетый на палку череп скалил ровные белые зубы. Наверное, молодой был. Олень вонял, мухи жужжали и садились на лицо Митьке. Он искал сумку или сундучок, но помимо костей натыкался только на тряпки. Одна когда-то была сшита в трубу — ее уголовники разорвали в клочки. Митька нашел обрывок с пришитой к нему позеленевшей медной пряжкой: покойник носил трубу вместо пояса. Ага, сказал себе сыщик и стал прощупывать швы трубы. Она была такая ветхая, что располза­лась в руках. Есть! Что-то твердое под пальцами. Маленькое, с булавочную головку, а тяжелое.

Блинков-младший сдул остатки растертой в прах тряпки, и на ладони блеснул бесформенный желтый кусочек. Золотой самородок.

Теперь наконец-то можно было засыпать оленя. Потюкав топором по стенке, Митька обрушил на него здоровенный пласт земли. Не успевших снять­ся с гнилого мяса мух засыпало, остальные улете­ли. Тухлую оленью голову Митька, взяв за рога, сунул в шахту и тоже засыпал. Удивительно, как он только не нанизался на эти рога, когда падал в яму. Десять сантиметров в сторону, и не стало бы лучшего сыщика из всех девятиклассников.

Оставалось похоронить погибшего старателя. Креста на нем, кажется, не было, хотя Митька мог и не заметить, потому что не искал специально. Снова ворошить кости для проверки совсем не хотелось. Факт тот, что кости были очень старые, из тех лет, когда все верили кто в Христа, кто в Алла­ха, кто в эвенкийского божка Агды. Митька рассу­дил, что нехорошо молчком забрасывать человека землей, как зверя. Надо прочитать молитву, а уж бог сам разберется, кто перед ним и куда его от­правлять.

Он выдернул из земли палку с надетым чере­пом, положил его к другим костям и начал:

— Отче наш, иже еси на небеси...

Как дальше, Митька не знал и объяснил своими словами. Мол, человек умер мучительной смер­тью, и за это неплохо бы простить ему все нароч­ные и нечаянные вины, которые есть у каждого. Аминь.

Несколько ударов топором по стене похоронили старателя. Почва была легкая, песчаная и обвали­валась большими пластами. Блинков-младший сел на могильный холм и покатал на ладони саморо­док. Цена ему, крохотному, была невелика, зато самородок ответил сразу на многие вопросы. В ста­рой шахте добывали золотоносный песок и промы­вали в реке. Видно, в те годы она сильно пересыха­ла, поэтому и пришлось сделать запруду. Тогда же погиб в собственной шахте старатель g золотом в поясе. Может быть, его бросил напарник, рассчи­тывая потом вернуться и снять золото с мертвого тела, да сам сгинул в тайге... Уже в наши дни на шахту наткнулись двое заключенных-лесорубов. Скорее всего один из них провалился случайно, как Митька, а другой его вытащил. Тогда они не могли взять золото покойника — не в барак же его нести. А теперь вернулись и взяли.

Во всем этом было два очень дрянных момента. Во-первых, уголовники пришли с реки, стало быть, плыли на плоту; Но и самолет с экипажем и Митькиным папой плыл на плоту в то же самое время. Хорошо, если это были разные плоты. Но нужно быть готовым к тому, что уголовники захватили самолет вместе с людьми. Для беглых преступни­ков это фантастический подарок: заставь экипаж починить самолет и взлетай с любого луга, лети ку­да хочешь и садись где хочешь.

Второе Митькино открытие было еще печаль­нее: из шахты невозможно выбраться в одиночку. Во всяком случае, старатель этого не смог.

На Лину Митька не надеялся — та проспала ос­тановку и не знает, в каком месте он сошел на бе­рег. Значит, надо придумать способ выбраться из шахты, который не пришел в голову старателю.

Можно сплести веревку из разрезанных на лен­точки джинсов и рубашки, привязать топор и вы­брасывать из ямы, надеясь зацепиться за что-ни­будь наверху, как якорем. Хорошая мысль, только материала для веревки не хватит, если даже пус­тить в дело носки, трусы и шнурки от кроссовок.

А если лезть враспор, как в кино про каратис­тов? Ширина ямы была как раз под Митькин рост. Он лег на живот, уперся ногами в одну стенку, ру­ками в другую... И не смог подняться ни на санти­метр, потому что земля сразу осыпалась и под ру­ками, и под ногами.

Уже не особенно надеясь, он вырубил ступень­ку, вставил в нее ногу, нажал... И ступенька обва­лилась. Земля была слишком рыхлой, чтобы вы­держать вес человека.

Оставалось просто копать, и будь что будет. Странно, что старатель не испытал такого простого способа, ведь, наверное, в засыпанной шахте у него была лопата... Блинков-младший примерился то­пором повыше и стал рубить податливую землю. Тюк-тюк топором — стена обрушивается, встать на получившийся холмик и опять: тюк-тюк топо­ром еще выше.

Он поднимался и одновременно углублялся в стену. Там уже получилась пещерка, в которой могло бы поместиться человека три-четыре.

Тюк-тюк топором. Тюк-тюк...

И вдруг свод пещерки обрушился на Митьку! Он успел отшатнуться, и его засыпало только по пояс. Топор, к счастью, остался в руках. Над голо­вой угрожающе висел земляной карниз. Если он сорвется, то похоронит с головой!

Митька разгреб топором землю и выкарабкал­ся. Значит, вот чего боялся погибший старатель. Боялся и в яме остался, а Дмитрий Олегович уже метра на полтора ближе к краю.

Теперь он стал обрушивать стены равномерно со всех сторон. Получалось что-то вроде бутылоч­ного горлышка, сужающегося кверху там, где Митька не мог дотянуться топором. Яма станови­лась мельче (это хорошо) и шире (а вот это плохо). Чтобы засыпать расширяющееся дно ямы, нужно было все больше и больше земли. Поневоле Митька опять углублялся в стены.

Настал момент, когда земля начала срываться со сводов, как только Митька трогал ее топором. Он понял, что скоро будет обвал похуже первого. Тогда обрушилась только вырытая им пещерка, а сейчас он же все стены подрыл. Тонны земли дер­жатся на соплях.

Митька вышел на середину ямы и подпрыгнул. Ничего, только где-то зашуршал осыпающийся пе­сок.

Он подпрыгнул еще раз. Шорох стал громче; сбоку набежала песчаная волна, толкнула Митьку по ногам. Обернувшись, он успел заметить, как сначала медленно, а потом все быстрее стена спол­зает, рушится, катит на него! Прятаться было не­куда: со всех сторон сыпалась земля. Она была уже выше щиколоток. Митька вырвал ноги и пересту­пил на рыхлый холмик. Земли сразу же насыпалось по колено. Он успел переступить еще раз, и тут его засыпало сразу по пояс. «По крайней мере недолго буду мучиться», — подумал Митька, гля­дя, как земля накатывает, захлестывает его по грудь и подступает к подбородку.