Шоу грешного праведника - Марина Белова

«Это ты-то мягкий и душевный человек? Это я мягкотелая, если лживую твою натуру до сих пор не разгадала».

– Всех уволю! А «Пилигрим» закрою!

– Меня радует ваш правильный настрой. Нельзя потакать насилию, лжи и разврату.

«О чем она? Какая ложь? И какой разврат? Может быть, я что-то прослушала. Что еще Алина успела ляпнуть, пока я бегала закрывать двери?»

Однако Алина тоже удивилась:

– Сестра Аврелия, это вы о чем?

– Ложь, моя дорогая, заключается в том, что люди не там ищут ценности жизни. А ведь за ними не надо далеко ездить. Они тут рядом, совсем близко. В душе каждого. Все стремятся попасть в Ватикан. А зачем? Бог – он везде, надо только вовремя понять это. А разврат в том, что всякое излишество не приводит ни к чему хорошему. Можно быть светлым человеком и жить очень скромно. Можно не иметь компьютера, телевизора и радоваться слову божьему. Ибо слово божье всегда укажет тебе дорогу в светлое будущее, в котором не будет ни зла, ни насилия, ни боли, ни болезней.

«Тишь да гладь – божья благодать, – вспомнила я. – Разве ж такое бывает? Только на том свете».

– Ах, вот вы о чем, – послышался голос Алины. – Приблизить бы это время.

– Наши избранные уже живут в этом времени. На берегу реки община построила для своих избранных замечательный поселок. Рядом лес, заливные луга. Овощи, фрукты мы выращиваем сами. Мясо и молоко тоже свое. Все остальное нам поступает из города. На территории поселка есть библиотека. У нас прекрасное медицинское обслуживание. Не всякий санаторий может похвастаться такой материальной базой, какая есть у нас.

– О!!! – восторженно взвизгнула Алина. – Неужели?! И я хочу! И я!

– Освободитесь от материальных оков и, пожалуйста, живите в земном раю. Впрочем, наверное, у вас ничего не получится, – вдруг засомневалась Аврелия.

– Почему?

– Вы ведь замужем? Муж, ребенок… Вам трудно будет с ними расстаться, даже на время.

– Ничего подобного. У нас с мужем давно уже у каждого своя жизнь. Он сам по себе, я сама по себе. Бывает, месяцами не видимся. Ребенок большей частью у бабушки живет. Я его только на каникулы забираю. Зимние каникулы только закончились, весенние через два месяца. Так что время есть. Ручаюсь, переживать за меня никто не будет.

– Значит, вы готовы пожертвовать своей долей имущества ради спасения вашей души?

– Да! Только вот, – пошла на попятную Алина. – Мне бы хотелось сначала посмотреть на этот поселок, хоть одним глазком.

– Вы боитесь, что мы вас обманем?

– Нет, конечно! Как вы могли подумать? И все-таки, мы могли бы туда съездить?

– Хорошо, – согласилась Аврелия. – Сегодня?

– Давайте завтра. Я сегодня хочу подготовить документы на передачу собственности, чтобы завтра на месте мы смогли бы их подписать.

– Прекрасно! Тогда завтра мы, я и отец Венедикт, заедем за вами. Вы где живете?

– Я буду вас ждать здесь, в «Пилигриме», – поторопилась ответить Алина. – А далеко от города находится ваш поселок? Населенный пункт рядом есть? Может, поедем на моей машине, – Алина осеклась на полуслове. По легенде она, то есть я, не умеет водить машину. – Я хотела сказать, что могу попросить мужа, и он даст нам машину с водителем.

– Нет, обойдемся без посторонних. Зачем обращаться к мужу, если он вас все равно не понимает?

– Не понимает, – подтвердила Алина. – Но хоть что-то он может для меня сделать? Например, машину с водителем дать?

– Оставьте мужа в покое. Пустое. Дорогая сестра Марина, послушайте меня, у нас такое правило, пока наш прихожанин не станет избранным, о местонахождении поселка он не знает. Поэтому, просите, не просите, а адрес нашего рая я вам сказать не могу. И уж тем более водителю вашего мужа. Не обижайтесь, для непосвященных это величайшая тайна. Для вас мы сделаем исключение, но с одним условием: вы поедете с повязкой на глазах. Почему мы так поступаем? Представьте, все узнают, как хорошо в этом поселке, и поедут. Будут проситься, а мы не сможем их принять, потому что количество мест ограничено. Мы, конечно, стремимся к всеобщему равенству, но на первых порах вынуждены отдать предпочтение лучшим из лучших, то есть избранным. И вот еще что – вы своему секретарю дайте расчет, пусть завтра не приходит. Даже если вам не понравится в поселке и вы не захотите бросить туристический бизнес, вы себе найдете работника получше этой неумехи.

– Сейчас же ей скажу, чтобы шла искать себе новую работу.

– Вот и хорошо.

Аврелия замолчала. Алине, как видно, тоже сказать было нечего.

«Еще одна минута, и они начнут прощаться. Совсем ни к чему, если они меня застукают под дверью в кабинет», – подумала я и бросилась к выходу, чтобы успеть открыть входную дверь и поменять табличку «Закрыто» на табличку «Открыто». Только я это сделала, только села за стол, как из кабинета выплыла сестра Аврелия и следом за ней просеменила Алина. Она проводила Аврелию до порога и еще долго стояла на ступеньках, пока та не скрылась за поворотом.

– Кажется, мы вышли на след, – Алина посмотрела меня торжествующим взглядом.

Я же в эту минуту была готова разорвать ее на мелкие кусочки. В голове моей уже складывалась обвинительная речь, которую я собиралась выплеснуть на голову Алины вместе со всеми обидами, начиная от «глухой от рождения» и заканчивая дарственной на «Пилигрим».

– Теперь мы знаем, где может быть Варвара, – продолжала мыслить вслух Алина. Она ожидала, что я поддержу беседу, спрошу, где именно может быть Варвара, но я молчала, опустив голову, подобно быку, который готов броситься на тореадора, чтобы отстоять свое попранное достоинство. – А почему ты так мрачно на меня смотришь и ничего не отвечаешь? – спросила она, заметив, как я исподлобья пронзаю ее испепеляющим взглядом.

– Потому что не слышу. Пробки в ушах. Глухая с рождения, – процитировала я ее же.

– Ах, вон оно что! Ты подслушивала? – Алина укоризненно покачала головой. – Ну да, ну да. Этого следовало ожидать, – с укором протянула она, будто сама никогда не прибегала к такому приему. – Понимаю, издержки воспитания.

– Подслушивала, – подтвердила я. – И совершенно об этом не жалею! И мне совершенно не стыдно за свой поступок. Это тебе должно быть стыдно. Каково мне было слышать, как ты распоряжалась моим имуществом, и при этом меня же оскорбляла! Я и склерозница, я и глухая, и вообще я «эта», о которую можно ноги вытирать.

– Я тебя не оскорбляла, – цинично заявила Алина. – Думай, что говоришь. Если не понимаешь, о чем речь, то ты действительно…

– Как же так?! И ты смеешь… Я ведь сама слышала, – захлебывалась я от возмущения. Сейчас она «черное» перемажет на «белое», и все – мы поссоримся навсегда! Никогда не прощу это подлое предательство!

– Что ты слышала? Я разве говорила: «Марина Клюквина такая и сякая»? Как я могла такое сказать, если сестра Аврелия знает меня как Марину Клюквину.