Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

– Сын нотариуса сера Пьеро да Винчи?

– Да, синьоры судьи.

– Где ты был вчера ночью?

Десятки мыслей испуганными птицами заметались в голове, словно в тесной клетке. «Должно быть кто-то узнал лишь его одного. Антонио здесь нет, стало быть, не арестован», – рассуждал Леонардо и решил всё отрицать.

– У себя в кровати, синьоры.

– Ты уверен? – зловеще прозвучало под потолком.

Леонардо, не опуская взора, смотрел судьям прямо в глаза, а опасения и страхи стремглав проносились в его голове, как стрижи перед бурей. Вспомнил он и про тень, мелькнувшую неподалёку от них вчера ночью. Коли их выдал сторож мертвецкой, то схватят и Антонио.

– На тебя поступил донос, – вновь раздался громозвучный голос.

Судья развернул мятый листок бумаги и зачитал: «Сообщаю вам, синьоры судьи, о Якопо Сальтарелли, увязшего в низменном пороке непотребного удовлетворения своего вожделения и потакающего в таковом всем желающим, среди коих могу назвать: Леонардо, сын сера Пьеро да Винчи…»6 и другие, – закончил судья, не называя более ничьих имён.

Леонардо был обескуражен, не зная, как поступить в изменившихся обстоятельствах. За содомию во Флоренции судили часто – более сотни человек в год. «Штраф, позорный столб, клеймение или ссылка. Но костёр – вряд ли, – подумал он, – слишком уж многие увязли в том грехе». Вспомнил про Марсилио Фичино, поселившего в доме девятнадцатилетнего юношу, не скрывая их романтических отношений. Но Марсилио покровительствовал Лоренцо Медичи, а за Леонардо вступиться некому.

– Знаком ли ты с Якопо Сальтарелли? – спросил судья.

– Да, синьоры.

– Каков был предмет ваших отношений?

– Я живописец, а Якопо – мой натурщик.

– Получал ли Сальтарелли от тебя оплату?

– Да.

– За какие услуги?

– Я уже ответил, синьоры судьи. Он позировал мне.

– Будучи без одежды?

– И без одежды тоже. Изображение обнажённой натуры невозможно без оного, уважаемые синьоры.

Судьи склонили головы, совещаясь между собой.

– А кто может подтвердить, что ваши отношения не были развратными?

Леонардо вспомнил, что как-то он предлагал Лоренцо ди Креди делать зарисовки с обнажённого Якопо, но святоша отказался. А теперь вряд ли подтвердит сие.

– Где проходили ваши встречи?

– У меня нет своей мастерской. Обычно в боттеге Вероккьо, где я проживаю с позволения Маэстро.

– А знал ли Маэстро Вероккьо о сиих… хм… – судья замолк, подбирая слово поточнее, – о сиих сеансах?

– Синьоры судьи, я могу предоставить рисунки и эскизы, подтверждающие, что время наших встреч было посвящено только лишь живописи.

Судьи опять склонились головами друг к другу, посовещались и велели стражнику увести арестанта в камеру. Леонардо был удручён. Кто мог написать донос? Он всегда считал, что у него нет врагов. Хорошо, что им ничего не известно об анатомических сеансах по ночам.

Якопо Сальтарелли, конечно, развратный мальчишка, но каков типаж! Мускулистое красивое тело, искажённое выражение лица в момент порочных страстей… Леонардо с запоздалым сожалением подумал, что стал неразборчивым в выборе натуры, потеряв всякую осторожность в своих экспериментах правдоподобного изображения. Он превратился в раба собственного таланта.

«Дабы добиться достоверности образа, нужно придерживаться не только анатомической точности, важно изобразить движения души. Самое главное в живописи – движения, соответствующие душевным состояниям, таким как презрение, гнев, жалость. Подвижность человеческого лица отражает подвижность человеческой души».

За неимением стула Леонардо присел у стены и записал в блокнот посетившие его мысли.

Время тянулось нестерпимо медленно от неизвестности вердикта и вынужденного безделья, к коему он не привык. Когда солнце осветило стену напротив, заскрежетал ключ в дверном замке, и стражник пропустил в камеру сера Пьеро да Винчи. Потное лицо оного раскраснелось от гнева, стыда и страха. Трудно сказать от чего более. Он нарочито громко возмущался тем, что видит Леонардо в условиях, неподобающих сыну главного нотариуса дель Подеста. Когда охранник прикрыл дверь в камеру, сер Пьеро торопливо зашептал:

– Леонардо, чтобы защитить тебя, я должен знать всю правду.

– Каковую правду ты хочешь слышать? – устало переспросил Леонардо.

– Я не раз предупреждал тебя, что твои опыты с покойниками не доведут до добра.

– Но я здесь не из-за покойников.

– Ещё неизвестно, что хуже, – вращая глазами в сторону двери, прошипел сер Пьеро да Винчи. – В доносе есть хоть толика правды?

– Нет. Он был моим натурщиком.

– А что ты сказал судьям?

– Только лишь то, что и тебе.

– Хорошо, но ни при каких условиях не отказывайся от своих слов, – шепнул сер Пьеро.

– А где Сальтарелли? В тюрьме?

– Насколько мне известно, он ещё утром пропал из города. В доносе упомянут не только ты, но и племянник Лукреции Торнабуони. А сие весьма недурно. Сие замечательно, Леонардо, и я знаю, что делать, – почти радостно сказал он и потёр ладони. – Держись, мой мальчик.

Сер Пьеро подошёл ближе, обнял его, повторив ещё раз:

– Только не меняй, ради всех святых, своих показаний, и всё образуется. Ты знаешь, кто это сделал?

Леонардо ответил ему отрицательным жестом, покачав головой. Он не мог говорить из-за внезапно подступившего к горлу болезненного комка. Расчётливый и хитроватый коммерсант, умевший из всего извлекать выгоду, неожиданно оказался столь добросердечным человеком, а Леонардо впервые в жизни почувствовал рядом отцовское плечо.

– Все великие подлости творятся за спиной, сынок, – проронил сер Пьеро да Винчи, выходя из камеры.

ФЛОРЕНЦИЯ. 1478 ГОД

Все важные события во Флоренции случались в апреле. Когда 26 апреля 1476 года Леонардо, за недоказанностью вины, но и не без попечительства сера Пьеро да Винчи, выпустили из тюрьмы, Флоренция надела траурные одежды по безвременно ушедшей из жизни Симонетте Веспуччи: «несравненной, бесподобной, прекрасной Даме, королеве праздников» – так воспевали флорентийские поэты жену банковского клерка Марко Веспуччи, любовницу Джулиано Медичи, тайную любовь Лоренцо Великолепного и мечту всей жизни Сандро Боттичелли.

* * *

Из боттеги Андреа Вероккьо Леонардо ушёл тотчас же, как был отпущен из заточения. Сер Пьеро, с величайшим трудом выдерживая баталии с женой Маргеритой, арендовал для него на улице Проконсоло помещение из трёх комнат, кои служили и мастерской, но у Леонардо второй год не было ни заказов, ни учеников. Клевета, что уголь: не обожжёт, так замарает, – печалился он. На улицах Леонардо порой ловил на себе насмешливые взгляды. Мало кто из прежних друзей остался неизменным в своих чувствах к нему.