Любовь по наследству - Вайолетт Медоу

Медленно прохожу в комнату и сажусь в кресло.

— Я не смогу без тебя, — спокойно произносит Джонатан. — Да и ты без меня пропадешь. — Смеется. — Кто будет наставлять тебя на путь истинный, напоминать про рыбий жир и проверять, завела ли ты будильник?

Мне делается совестно. Задумываюсь, действительно ли я нужна Джонатану и смогу ли переломить себя, снова привыкнуть к жизни с ним?

Обвожу взглядом идеально чистую гостиную и вдруг ясно чувствую, что я здесь чужая. Нет, ничего уже не вернуть. А Джонатан не пропадет, наверняка даже не изменит своего привычного расписания. И уж точно не запьет, не опустится и не наложит на себя руки.

— Напоминать о рыбьем жире и будильнике можно и по телефону, — с неожиданной для самой себя решимостью произношу я.

— Что-о?! — изумленно спрашивает Джонатан. — Ты, очевидно, ничего не поняла. Я сказал, что прощаю тебя. Постараюсь даже не думать о твоем грехе.

Грехе! Все называют это грехом! Лишь потому, что настоящую любовь мне довелось испытать через несколько лет после свадьбы и не с мужем.

— Спасибо, Джонатан. Ты очень добр и, может, правда сумел бы забыть. Но я-то этого не забуду, хоть убей меня, понимаешь?! — горячо восклицаю я.

— Не совсем, — озадаченно и с легким испугом говорит Джонатан.

— Я не смогу вытеснить его из своего сердца и честно в этом признаюсь. — Прижимаю руки к груди. — Когда мы будем заниматься любовью с тобой, я буду страдать от того, что со мной не он, вот в чем беда. — Я смотрю на него с мольбой, безмолвно прося понять меня.

Другой на его месте дал бы мне пощечину. Обозвал бы шлюхой и дрянью. Джонатан же лишь сильно бледнеет, и его лицо становится почти таким же белым, как короткая седая челка. Он долго молчит, напряженно обдумывая мои слова. Я слежу за ходящими на его скулах желваками и молю, чтобы пытка поскорее закончилась.

— Что же ты предлагаешь? — медленно спрашивает Джонатан.

— Я должна уйти, — негромко, но уверенно говорю я. — Из этого дома и из твоей жизни. Так будет честнее.

Джонатан качает головой.

— Не руби с плеча, — просящим тоном говорит он. — Пусть пройдет какое-то время. Может, позднее страсти поулягутся и ты поймешь, что в состоянии зажить по-старому. Подожди хотя бы неделю-другую.

— Нет, — отвечаю я, вставая. — Я себя знаю. Тут нечего ждать. — Делаю шаг в сторону выхода, но Джонатан удерживает меня за руку.

— А как же мы? Мальчики? Они привыкли к тебе, даже Макс.

Мне становится его до ужаса жаль. Он тоже стал игрушкой судьбы и готов на что угодно, чтобы вернуть невозвратимое. Прижимаюсь к его плечу и провожу рукой по его почти белой голове.

— Мы будем общаться — с тобой и с мальчиками. Я обещаю. Вы тоже мне дороги, и нет нужды совсем прекращать отношения.

Джонатан в отчаянии сжимает мою руку.

— Может, найдем какой-нибудь другой выход? Если хочешь, давай больше никогда не будем… заниматься любовью. Только не оставляй меня.

Не верю собственным ушам. Где-то над моей головой будто грохочет гром, за спиной ревет бушующее море.

— Что ты… — растерянно произношу я.

— Я ведь уже в солидном возрасте, — с печальной улыбкой говорит Джонатан. — Сил все меньше и меньше. Глядишь, в сексе совсем отпадет нужда.

— Ну что ты такое несешь? У тебя еще сил хоть отбавляй. — Продолжительно смотрю на него, и в душе шевелятся отголоски любви к нему, по крайней мере того, что когда-то я называла любовью. Сцена до того невыносимо печальная, что хочется сейчас же забыться вечным сном.

— Оставайся, — шепотом просит Джонатан.

— Не могу, — сквозь слезы говорю я.

Долго молчим, подавленные и потерянные. Я пытаюсь успокоиться и раздумываю о том, что любовь одна из самых жестоких и разрушительных в мире сил. На скулах Джонатана снова ходят желваки.

— Хотя бы сегодня переночуешь дома? — тихо спрашивает он.

Качаю головой.

— Нет. — Честнее и даже гуманнее все рушить одним рывком, звучат в моем сознании слова Кеннета. Я резко поворачиваюсь и иду в спальню.

Джонатан следует за мной.

— Но ведь на дворе почти ночь, — говорит он, уже, очевидно, ни на что не надеясь.

— Какая разница, ночь или утро? — Я с лихорадочной поспешностью набиваю чемоданы и сумки своими костюмами, туфлями и бельем.

Джонатан все это время молча и пасмурно за мной наблюдает. Стараюсь не смотреть на него, не замечать его страдания. И ни о чем не думать, чтобы не сойти с ума.

— Когда найду жилье, непременно сообщу тебе адрес, — говорю я, застегивая последний чемодан. — Сердце изъедает тоска, но я твердо знаю, что поступаю правильно. Выпрямляюсь, через силу улыбаюсь и протягиваю Джонатану руку. Он берет ее, крепко сжимает, подносит к губам и целует. — Прости меня за все и… будь счастлив… — бормочу я.

Джонатан мрачно улыбается.

— Счастливым мне больше не быть.

Надо бы возразить, воскликнуть: уверена, что все будет прекрасно! Но я лишь легонько пожимаю тонкие пальцы Джонатана, торопливо выхожу из дома и еду не к Оливии с Дэном, а в гостиницу. Мне надо побыть одной. Тет-а-тет с мыслями о Кеннете.

Квартирка, в которой я поселилась, намного меньше дома Джонатана, и в ней нет ни комнаты для гостей, ни просторной террасы, а из мебели — лишь все самое необходимое. Но здесь мне намного спокойнее, и, хоть Джонатана безумно жаль, я с каждым днем все больше убеждаюсь в том, что поступила правильно.

Он, по-видимому, и правда страдает. И продолжает трогательно печься обо мне: каждый вечер звонит. Я признательна ему и готова быть для него надежным другом, но вновь полюбить, увы, не могу.

Теперь я живу будто в ином мире. В нем есть место мне и мечтам о Кеннете, работе и привычным каждодневным занятиям, вроде походов в супермаркет и приготовления завтрака, которым не придаешь особого значения.

Я надеялась, что со временем забуду Кеннета, что хотя бы стану думать о нем как о человеке, мелькнувшем в жизни и исчезнувшем, но прошло уже больше месяца, а я вновь и вновь содрогаюсь, представляя себя в его сильных объятиях. Отчаяния и сожалений нет: я сама решила уйти и, хоть ничего нельзя сказать наверняка, думаю, так было нужно.

Сегодняшнее утро начинается не как предыдущие. Во-первых, вчера я забыла опустить шторы и просыпаюсь в море золотистого солнечного света. Необыкновенно бодрая и почему-то с улыбкой на губах. Может, мне приснилось что-нибудь приятное, кусочек заветной мечты? Закрываю глаза, пытаюсь воскресить образы из сновидения, но вижу лишь расплывчатую разноцветную муть.

Эх! От иных снов остаются лишь впечатления — картинки навек исчезают, едва вступаешь в новый день. Я не из тех, кто верит в сны, но ловлю себя на том, что улыбаюсь и в душе, и на кухне за чашкой кофе, и по дороге на работу, и даже когда вхожу в офис.