Сын Золотого Неба. Глаза Дракона - Лина Лау

её всегда изображали на фресках в храмах Света, Иса, жена Всесоздателя, подарившая своим светом жизнь первым лед'ен, и Иса, бывшая одним из двенадцати созданных Праматерью Творцов, создательница Леды и всего, что в этом мире существовало… Буквально одна и та же богиня!

Почти всё население Ианэ поклонялось богам или Светлого, или Тёмного пантеонов, это было неоспоримым фактом, но при этом они умудрялись отрицать веру своих соседей и считать её ересью, хотя они молились на одни и те же имена.

Что же за безумие такое!

Не врагами они были, а заблудшими, забывшими заветы предков братьями и сёстрами…

Лед'ен и нет'ен светлые, шесс'ен и цав'ен — тёмные. Всё просто, так верили все последователи учения Творцов.

Но что, если причина этой извечной неприязни спящего и драконьего народов крылась в том, что было до? До Гибели Светил, до зарождения самих этих народов, до всего того, что положило начало современным проблемам и противоречиям.

Что, если в ссоре были именно прародители их народов?

…Это имело смысл.

Лед'ен говорили, что драконий народ создан их Богиней Ночи и Тьмы, Дха, первой убийцей, пролившей из зависти кровь своего брата Абеша, Бога Дня и Света. В наказание за это она теперь жила попеременно с ним, дабы более с ним не пересекаться. А миг, когда погибал бог, чтобы его кровью вскормили другого, назвали зарёй — вечерней ли, утренней ли.

Но и у шесс'ен была легенда о детях Праматери, Дха и Абеше, стоявших во главе своих пантеонов, Тёмного и Светлого… Легенда о том, как Тьма убила Свет, и тот, погибая, пролился на миры в последний раз, лишая бессмертия всех кто существовал тогда.

В Ианэ пришла Смерть.

Смерть была ребенком Дха и носила имя Саинэ.

Смерть была Владычицей Белого Города.

Смерть и её обитель появлялись с тем же именем и титулом в ледианской легенде о Лите и Найи.

Всё это знал всякий образованный сай'нел, но почему-то никого не волновало, что в двух совершенно разных религиях были одни и те же боги, выполнявшие одни и те же роли.

Даже верховных божеств, Всесоздателя и Праматерь звали одинаково!

Или всем было всё равно потому что была Иса и сестрой, и матерью Леде, потому что Боги — не смертные, потому что связей тех не понять и не осознать. Потому что единой была какая-то забытая истина, а до нынешних пор дошли только версии.

И собрать эти интерпретации во что-то единое, отыскать, что же было изначально… не получалось.

Как Арека не старалась, она не была художником — только созерцателем прекрасного, но — не творцом. Не могла она до конца собрать мозаику из того, что сумела выяснить, в единую теорию.

Остро не хватала Дева.

Брат бы понял.

Он бы догадался.

Стоило ей подумать про брата, Арека улыбнулась — пусть семья у неё была большая, и братьев было у неё много, но по-настоящему скучала она только по одному.

Впрочем, было ли то удивительно? Ведь до девятнадцати лет у них были чуть ли не мысли одни на двоих — по лицам и глазам друг друга они были способны друг друга понимать, без слов, без жестов.

Крылось в этом единстве что-то загадочное чудесное, что-то важное…

Хотя, они были близнецами, и с младенческих пор были неразлучны, пока Дев не стал калекой… Потом их разделили на пять лет — загруженная учебой, она едва находила время для брата, но всегда старалась проводить с ним каждую свободную минуту, потому что видела — ему это было нужно.

А потом Дева отдали в ученики Руни.

А потом Дева забрали на Север, и два долгих года она видела его только по праздникам, и то — не всегда.

Это было невыносимо.

Это было неправильно и жестоко — разлучать их.

И когда ей исполнилось четырнадцать лет, когда Руни подарил Деву его собственное поместье, она сбежала к брату в его Ваккеш Ати.

И вместе с братом и его свитой она путешествовала по Ианэ, побывав, казалось, в каждом её уголке…

Но потом была война с Цавербой.

Потом она впервые за всю свою жизнь увидела отца в бою, во всём мрачном великолепии его могущества, и поняла, что нельзя так, рассуждать о бесценности души и с легким сердцем тысячи тех же душ губить. Ну и вопрос её замужества стал ребром… Отец хотел завершить войну, женив на ней одного из цавербийских царевичей и оставить её править от его имени под светом умирающей Солы. Но Ареку не прельщала перспектива стать царицей вражеского народа, где её бы ненавидели просто за принадлежность к династии, по чьей вине произошёл Прорыв…

И она снова сбежала.

Потому что ни Руни, ни Дев не могли защитить её от этого брака. Так она это объяснила дяде, по крайней мере. Он её решения не принял, но поддержал и понял. Девон же оказался проницательнее — понял, что дело было не только в этом.

За любимого ею мужчину ей никто и никогда не позволил бы выйти замуж. Да и не нужна она оказалась ему, совсем ещё молодая девчонка.

А раз так — она не позволит использовать себя как пешку в политических играх.

И будет брать от жизни всё.

Она сбежала.

Туда, где было хорошо и безопасно, туда, где отца уважали, но не подчинялись ему — сюда, в Тау-Ри-Эвен.

И…

Слишком многое произошло, слишком много всего случилось…

Как бы сильно она не скучала, она не вернется.

Не сейчас.

Слишком рано…

Слишком поздно.

Теперь она не могла оставить своих учеников и учениц — они были ещё слишком юны и неопытны, чтобы считаться самостоятельными адептами, ни к одному не обратишься «идо», и пока последний её ученик не будет готов пойти в большую жизнь, она не покинет Тау-Ри-Эвен.

Если ей всё-таки будет куда пойти.

Хотя среди Воронов ей всегда найдется место…

Но и здесь, ей, приглашенному мастеру, старшему ребенку лучшего ученика Старейшины школы, были рады!

Это, к слову, помогало и в вопросе лекций о ледианской религии и культуре — вести их дозволено было только нескольким учителям храма. Пожалуй, Арека была единственным исключением. В принципе, единственным её отличием от внутренних мастеров ордена было отсутствие клятв, ведь, по сути, в Тау-Ри-Эвен она никогда не училась. Только учила.

В общем, быть духовной внучкой Старейшины и полнокровной сестрой Повелителя Ваккеш Ати было в большинстве ситуаций выгоднее, чем принцессой Аксаанской империи.

В конце концов, она здесь была не