Эвермор. Время истины - Сара Холланд

Внезапно нахожу себя в маленькой каменной комнате, лишенной света. Прижав руки к стене, сосредоточенно вливаю время в камень, желая, чтобы он разрушился и осыпался, но тот не поддается.

Потом меня подкидывает вверх, и я оказываюсь в другом воспоминании. Каро стоит на темной равнине – ее лицо скрыто в тени – и тянет ко мне руки. Ее глаза безумны, в них кровавые слезы. Кровь блестит на ее ладонях. Я поворачиваюсь и бегу прочь.

А потом погоня, мои волосы развеваются на бегу, но я не плачу, а смеюсь, хотя меня преследуют. Мимо головы пролетает камешек и с всплеском падает в реку рядом со мной. Тяжело дыша, я наклоняюсь, чтобы палочкой с обугленным концом нарисовать на камне детскую фигурку. Внезапно на меня несется огромная волна…

Чересчур сильная, окликает голос из ниоткуда, и вспышки образов растворяются в полностью беззвездной черноте. Рубиновый кинжал появляется, вращаясь в пространстве передо мной, словно внезапно рожденный из ничего.

Потом что-то начинает тревожить разум. Чувствую, как, задыхаясь, поднимаюсь к свету, собираясь ударить…

Но передо мной лишь лицо Лиама, его глаза сверкают огнем.

Я замираю. Злость и смятение бушуют на его лице. Лиам раскачивается на пятках, словно готовится к прыжку. Его взгляд мечется от меня к Стеф. Он выглядит точно так же, как тот холодный, заносчивый лорд, которого я знала в Эверлессе. Из-за этого внутри все обрывается.

Он накидывается на Стеф:

– Что ты тут делаешь?

– Это что ты тут делаешь? – резко отвечает она. Ведунья уже вскочила на ноги и стоит в позе воина, плечи напряжены, глаза смотрят с вызовом.

Пошатываясь, я поднимаюсь, но голова все еще кружится от потока воспоминаний.

– Стеф, Лиам путешествует со мной. Лиам, Стеф помогает мне провести регрессию крови.

Она бросает на меня обвинительный взгляд.

– Ты говорила, что он рассказал тебе про слухи, но не упоминала, что он путешествует с тобой.

– Но и не утверждала обратного.

– Ради бога, из всех возможных людей почему именно Герлинга ты выбрала, чтобы поделиться своим секретом?

Лиам морщится, потому что Стеф задела его.

– Я – не моя семья. Джулс знает, что может доверять мне. А ты можешь сказать то же самое, ведунья?

– Не говори со мной о семье, лордик, – почти выплевывает Стеф. – Моя бабушка умерла, служа Алхимику. Отец не признает меня, потому что стыдится иметь ведунью в дочерях, поэтому отправил подальше, в школу, где все только и шепчутся обо мне. Джулс, у тебя есть и другие союзники, не поддерживающие корону. Не стоит полагаться на Герлинга…

– Лиам спас мне жизнь. Я ему доверяю.

Стеф замирает. Напряженное молчание опускается на комнату. Глаза Лиама пустые, а губы плотно сжаты – раздражение из-за потери контроля над ситуацией. В конце концов он смягчается и едва заметно кивает мне в знак согласия.

– Стеф, – говорю я хриплым голосом, – можем еще раз провести регрессию крови? Пожалуйста.

По выражению лица ведуньи видно, как она недовольна. Тихо, скорее самой себе, чем нам, она говорит:

– Мама и бабушка пришли бы в ужас, узнай они, что их Алхимик доверился Герлингу.

– Джулс, – голос Лиама напряжен, словно он сдерживается из последних сил, – не думаю…

– Расскажи мне, что видела, – прерывает его Стеф.

Лиам тоже замолкает, оба смотрят на меня. Я закрываю глаза, чтобы избежать любопытных взглядов и вспомнить некоторые из образов. Закончив рассказ, понимаю, что дрожу от жара и холода. Стеф пристально смотрит на меня, и лишь напряженно сжатые губы выдают закравшееся сомнение.

– Джулс, не думаю, что регрессия крови тебе поможет.

– Но… она должна, – слабо возражаю. Горячие, отчаянные слезы обжигают глаза. – Почему ты так говоришь?

Качая головой, Стеф достает стеклянный флакон из кожаного мешочка и наполняет его оставшейся в медной миске жидкостью.

– Воспоминания могут принять многие формы, но такие, как ты описала, – никогда. Это больше похоже на сон.

– Нет, – горько говорю я, – мне это не приснилось. Это не часть моего воображения. Лиам, расскажи ей, что узнал в своих исследованиях. – Просьба больше похожа на мольбу.

Лиам неловко переминается с ноги на ногу и краснеет.

– Записи старых историй рассказывают об оружии, которое убьет Колдунью. На стену нанесены символы, – он указывает на глиф, вырезанный в камне, – которые предполагают то же самое.

Стеф щурится и снова поворачивается ко мне.

– Я и не думаю, что это твое воображение, Джулс, но понимаю, что твои мысли словно… каким-то образом разметало под воздействием магии.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда ты забрала сердце Колдуньи, то забрала и чистую магию, а потом разделила ее на части. Это словно, – Стеф машет рукой, пытаясь подобрать слова, – разрезать небо на кусочки. Никто не знает, как такая магия может изменить тебя. – Она замолкает, глядя в окно, взгляд затуманен размышлениями. – Возможно, дело в том, что ты слишком далеко от оружия, чтобы четко видеть его. Но для Алхимика память в мгновениях, а мгновения – это время. Кто знает, как твоя магия может взаимодействовать с ними.

Пока раздумываю над этим, внимание Стеф переключается на мой журнал. Ведунья пересекает комнату, чтобы сесть в одно из кресел, и, положив его на колени, начинает листать.

Я инстинктивно иду за ней. Странно видеть, как практически незнакомый человек читает журнал. Мне хочется забрать его, но я сдерживаю себя. Ее движения неторопливы, но взгляд сосредоточенный.

– Давай попробуем кое-что, старый трюк. Дай мне свой нож, – внезапно говорит она. Я замечаю, что она открыла журнал на пустой странице. Кремовый пергамент скручивается от старости.

Лиам напрягается.

– Джулс…

Я кладу руку ему на плечо, и он замолкает. Затем нахожу нож, который оставила на прикроватном столике. Чувство, похожее на робкую надежду, наполняет меня. Я боюсь придавать этому большое значение, вдруг все просто растворится.

Когда передаю нож Стеф, она хватает меня за запястье и подносит кончик лезвия к большому пальцу моей левой руки.

Лиам тихо чертыхается, но она уже прижала лезвие, и яркая капелька крови проступила на коже. Она прижимает палец к странице.

Лиам бросается вперед, но останавливается, когда я поворачиваюсь так, чтобы он мог видеть, что происходит. Пергамент не впитывает мою кровь, и она его не пачкает, а разветвляется на бумаге тонкими красными нитями, словно следуя определенной схеме.