Поход - Михаил Тарковский

Весь вечер я гулял и размышлял над выплюнутой галеткой. Как быть в таких случаях? Может, брать, чтоб не обижать? Не выглядеть чистоплюем? Ведь Валя отблагодарить хотел! Как мог. Но как объяснить, что я не за галетку работаю?! Не знаю… Мне кажется, тут вера первому движению сердца…

Я проходил мимо веранды и услышал хриплый нарастающий мяв. Кекс опрометью бежал мимо с прокусанным ухом и расцарапанной мордой. «Короче, мне тоже нагорело… от Пушки и Мурзика. Теперь, если понадоблюсь, выйду, придавишь меня, я заору. Ну и поговорим. Только не сильно дави-то. Давай! Через пару часиков погавкай».

Я погавкал в указанный час. Таган как раз убежал на охрану юго-восточных границ. Там проезжали трактора с деляны и елозили хлыстами… С Кексом я всё сделал, как договаривались:

– Помогите! Задавили!

– Попался, козёл! Не дёргайся! Чо тут шарисся?! Нашёл диван! – сказал я и замер: вылетел Таган, скакавший с обходом:

– Чо он там? Буксует? Помочь?

– Да не, дя. Ровно всё. Разберусь!

– Дави его на хрен! Я погнал тогда, там ста́ршие Коршунята оборзели.

В общем, Кекс просипел, что Валя приехал неспроста, что продаёт «малинник» и что «малинником» дело не кончается…

– Да что там такое?

– Не переусердствуй! Дорвался… – сипнул Кекс. – Брат хочет долю продать! Всё, до связи! – вырвался Кекс и с криком «Задавили!» взмыл под крышу веранды.

Вечером братовья парились в бане. Валя бегал в снег, а Старшому не позволяла нога, но оба так базланили в предбаннике, что мне не стоило труда расположиться поодаль с верным видом и всё слышать, тем более и Валя после похода стал мне «немножко хозяин».

Валя был довольно нудный брат и буквально заталкивал в Старшого свои «сгустившиеся обстоятельства», время от времени прерывая словами: «Давай, накладывай», и, выпив, продолжал возбуждаться и резиново нудить, как у него «всё рухается» и как его прокуратура «крепит».

Короче, история такова. Валя ещё по молодости уехал в город и пустил там корни на охотничьей почве. У него был знакомый майор, благодаря которому Валя наладил на зоне выпуск капканов и аквариумов и открыл два магазина – охотничий и зоо, где, по словам Тагана, даже ручной крокодильчик жил. Благодаря которому, кстати, я всё это и запомнил. Крокодильчик меня поразил, и страшно хотелось по нему поработать. Потом магазинов развелось как грибов, ушёл майор, и начался запрет на ногозахватывающие капканы, так как Россия подписала международную конвенцию. Тогда Валя решил выпускать гуманные капканы и припёрся к Старшому с канадцем их испытывать. Заварилось дело. Ловушки надо было то ли сертицировать, то ли портифицировать, не помню точно, но знаю, что капкан считался гуманным, если зверёк погибал меньше чем за четыре секунды… или двадцать четыре, точно не помню. В общем, гуманный капкан.

А теперь разберёмся, почему собаки ка-те-го-ри-чес-ки против гуманных капканов. Что это за капкан и как он работает? А так: зверёк проходит через рамку, которая мощнейшими пружинами складывается и шарахает за тело так, что зверьку приходит конец. Пружины столь сильны, что охотникам, говорят, отшибало пальцы. Теперь давайте вернёмся в нашу осень и вспомним краеугольное мероприятие, от которого, как мы теперь знаем, столько зависит.

Да. Представьте себе, как ставить гуманные капканы на собак. Цинизм и тупорылость канадцев в том, что они не подумали про собак! О норках и соболях валютных подумали, а о собаках – нет! Ни за четыре, ни за двадцать четыре секунды Старшой не соскочит с нар, не нашарит калошки и не добежит до молодой собаки, попавшей в гуманный капкан. А вы представляете себе, с какой силой лупанёт по лапе, если соболя сплющивает в лепёшку?! Лапу-то отшибать будет сразу! Вот к чему приводит бездумный перенос на нашу почву заморских начинаний. Факт существования таких псевдогуманных капканов меня возмутил сам по себе, но, когда я узнал про конвенцию и Валины капканные планы, у меня произошёл нервный срыв. Хорошо, что отходчивость – ценнейшее свойство Собак.

В общем, майор ушёл, Валя «вло́жился» в гуманные капканы, а дальше началась «коленвал – коза – капуста» с долгами, кредитами и какими-то приставами, которые приставали к Вале, и ему понадобилась куча денег. И вот он продаёт «клубничник» и десять литров малинного масла. В смысле, наоборот… А дальше начинается самое плохое.

Выдохнем.

Охотничий участок Деда Вовы принадлежал пополам двум братовьям Старшому и Валентину. Таким образом, у Старшова была своя половина, а у Валентина – своя. Но Старшой по обоюдной договорённости опромышлял обе части. Теперь грянуло: у брата Вали плохи дела и он собирается продать свою половину.

Деньги требовались срочно, поэтому Старшой стоял перед выбором: либо самому выкупать, либо долю выкупят. А желающих была прорва. Но совсем плохое, что соседями с Валиной, ближней к посёлку, стороны были те самые Коршунята – сыновья одного коммерсанта, ребята циничные и технологичные. Тайга была им лишь средством «поднять денег». Гребли всё, били оленей табунами на продажу. С весны до осени хлестали с туристами рыбу. И были настолько капроново-синтепоновые, что Старшой говорил: «Это не промысловики, это роботы…»

Роботы заезжали на охоту по снегу на шведском вездеходе. А собачья политика такая: «Мы всё просчитали – нерентабельно. Она базлает, я пока иду до неё и обратно – лучше двадцать ловушек насторожу».

– Валя, ты чо! Какие Коршунята? Там на Хаканачах меж двух сопок как раз самый ход соболя, они там огород поставят и мне всё перекроют. А весной за сохатым и оленем сто пудов ко мне нырять будут! Я же не буду там сидеть безвылазно. А на речке баз понастроят, будут турьё возить. Вообще перекроют кислород. И ещё выезжать через них. По моим избушкам. Да и я там сколько сил вло́жил. Кулёмника одного нарубил сколь! Да если б и не влаживался. Один хрен. Мне такие соседи не нужны!

– Да понятно, брат! – отвечал Валя. – Но ты меня пойми! Меня! Мне край! Ты меня ставишь!

Старшой крякнул:

– Да ясно всё. Короче, не продавай никому. Всё. Заберу.

– А я не тороплю, – расслабленно отвечал Валя. – Неделя есть. Не тороплю. Накладывай! А Серый твой – гордец! Горде-е-ец! Как он галетину выплюнул!

На этом моё разведвезенье кончилось. Во-первых, едва я пытался давануть котофея, как появлялся грозный Таган, и Кекс взмывал под крышу. А во-вторых, нас с Таганом посадили в вольер. И вот перед глазами – сетка с прилипшим собачим пухом и помётом. Она пузырём продавлена нашими лапами – собаки любят кидаться на сетку, причём в одном месте, где просится прыжок после кругового пробега. Поскольку решалась судьба нашего охотничьего будущего, мне пришлось всё выложить Тагану. Он взъярился и для начала сделал несколько кругов по вольеру с бросками на сетку. Потом подошёл и рыкнул больше себе в укор:

– А я чую неладно! – потом мощно взрыл снег задними лапами. – Кекс ещё этот в мороз завылазил. Я же понял всё, чо смеяться! Тоже конспираторы. А то, я смотрю, Коршунята приборзели. Ага. Хрен вам в норки. – Он пару раз метнулся по вольеру и снова взрыл снег. – Да ты понимаешь, на что ты меня толкаешь?! С Кексом этим… А если узнают?! Те же Коршунята. Это же нарушение всех понятий. Башка пухнет с вами. Кошарня ещё эта… Они и не жили здесь… Понаехали… Будто бы сами с мышами не справились! Чо они там опеть? – Он кивнул на избу и, помолчав, передёрнул шеей. – Лан. Дави Кекса! – и скрылся в будку, гулко стукнув внутри сильным телом и задёрнув брезент.