Прохладой дышит вечер - Ингрид Нолль

Хайдемари не звонит, значит, ее, наверное, прооперировали, и она еще под наркозом. Она проснется без груди, а мне придется сообщить эту печальную новость ее отцу. У меня еще осталось кое-что от щедрых даров студентов. Хватит ли этого, чтобы накормить четверых? Так, есть кусок торта, минералка, немного ликера, конфеты шоколадные, а, вот еще сыр. Да, набор не блестящий. Надо было все-таки захватить из отеля кулечек с отварным языком, «для собачки». Регину мою я знаю, она привезет яблочный пирог собственного приготовления, наверняка, как всегда, слегка подгоревший. А кофе-то у меня в доме остался?

Ох, тяжело, но делать нечего, встаю и инспектирую кухню. Так, кофе есть, но нет ни молока, ни сливок. Значит, спать больше не придется, пишу список, что купить. Молоко, хлеб, масло, шампанское, колбасу ливерную и цветы, конечно, на мой вкус, лучше бы белые розы. Хуго мне никаких цветов не привез, а студенты постарались, молодцы.

Не совершить ли нам завтра вчетвером паломничество на кладбище? Мне кажется, семейный склеп — подходящее место, чтобы открыть всю правду, или, может быть, это будет слишком драматично? Ладно, как получится, так и получится, не буду загадывать. А когда все уже будет позади, тогда и я наконец отправлюсь к праотцам с миром.

Да уж, есть разница: то я для себя одной покупки делала, а то на четырех человек запастись провизией надо. Еле живая приползаю домой, набиваю холодильник продуктами, ставлю цветы в вазу и падаю в высокое кресло. Еще рано, Хуго до полудня из гостиницы не выйдет. Если он пожелает у меня позавтракать поплотнее, готовить на всех остальных у меня сил больше не останется, а придется.

До чего же хорош букет. Антон, помню, дарил мне розы, запах их ему нравился. Хуго приносил все больше книги, я их до сих пор храню. Но роза ценна как раз тем, что быстро увядает. Я подношу бутон к носу. М-м-м, так, наверно, пахнет в раю. Белых как снег цветов не нашлось, но вот этот бледный алебастровый тон вполне соответствует моему настроению. По краям лепестки тянутся вверх и закручиваются в нежный бутон, а внутри смыкаются все плотнее. В сердце цветка заключена какая-то тайна, кажется, там должна покоиться жемчужина.

Ну ладно, вернемся к прозе жизни: надо принять душ и вымыть голову. Я дала Хуго ключ от моего дома, придется запереть дверь в ванную. Меньше всего мне хочется, чтобы он по ошибке забрел туда и вместо некогда прекрасной Шарлотты обнаружил там сморщенную старушонку.

Долго ли еще я буду сама справляться со всякими гигиеническими тонкостями? Вот Алиса на восемь лет младше меня, а ногти на ногах ей стрижет сиделка. Я-то пока сама справляюсь, кряхтя, с трудом, но сама. Так ведь совсем в детство впасть можно, если тебя еще и моет кто-то. Но что поделать, старость — не радость. А Хайдемари, интересно, своего папулю купает?

Волосы только-только постригли, а они уже не хотят укладываться как надо. Может, накрутить на бигуди? Но я их, конечно, сейчас не найду. Вот так всегда: гости у порога, а у меня все валится из рук. Мне кажется, я еще древнее, чем на самом деле, все не так, ничего не получается как надо.

Хуго заявляется слишком рано (у меня волосы даже не высохли) и останавливается у репродукции Пикассо.

— Красиво, а? Я еще вчера все любовался! Наверное, потому мне и сон такой безумный приснился…

— Мне больше нравится семья циркачей, — отвечаю я. — Помнишь, ты мне плакат подарил много лет назад? В кого тебя Ида в твоем сне превратила, в обезьяну или в улитку?

Ни то ни другое. Хуго видел во сне не Иду, а меня. Как романтично.

— Живем мы с тобой под Веймаром, прямо в садовом домике Гете, у нас две обезьяны, мальчик и девочка. То ли наши питомцы напоминают павиана Пикассо, то ли, может, это шимпанзе. Одеты они так элегантно: мальчонка — в желтеньких брючках в стиле Бидермайер и в голубенькой блузке, а женушка его — в розовой юбочке в складку, на голове — зеленая тирольская шляпка. Представляешь, мы однажды с тобой заходим к ним в комнату, а у них за одну ночь родилось двенадцать ребятишек. Как же мы с тобой перепугались! Младенцы, конечно, без одежды, и все носятся туда-сюда, ну не уймешь их никак. Скачут друг через дружку, как в чехарде, шумят, трещат! Представляешь, Шарлотта?..

— Приятный был сон?

— Да, пожалуй, — отвечает Хуго, — ты меня потом утешала. Самая наглая из этих тварей сжевала мое издание «Будденброков» тысяча девятьсот седьмого года! Я даже расплакался во сне, а ты меня обняла, и все снова стало хорошо.

Типичный сон Хуго, со счастливым концом в духе Бездельника, о котором писал Эйхендорф.[13]И ведь никогда не угадаешь, правду Хуго говорит или все только что выдумал. Но меня он, тем не менее, развеселил. Хуго протягивает ко мне руки, и я бросаюсь в его объятия.

Это все чудесно, но меня ждут дела.

— Потом, Хуго, — я освобождаюсь от его объятий, при этом я не вполне уверена, что захочу обратно. — Надо накрыть на стол.

А Хуго и забыл, что я жду гостей.

— Да, придут мои внук и дочка, — напоминаю я.

— Вероника, твой Ленц пришел! — напевает Хуго.

— Да нет, Вероника специально из Америки не приедет. Это Регина.

— Ага, так, так… — Он задумывается. — Не помню я что-то, замужем она? А с мужем я знаком? Как его зовут?

— Его зовут Эрнст Элиас, ну да неважно, не запоминай, Регина с ним уже сто лет как развелась. Вообще-то его прозвали Тощим.

Хуго смеется. Старинный дармштадтский обычай — давать всем прозвища. Ему всегда это нравилось.

— Хоть алименты-то он ей платит, Тощий этот?

— Ей нет, он сыну деньги дает. Регина сама работает, получает неплохо.

Тут звонит Хайдемари, и выясняется, что мне предстоит скорбная миссия. С отцом она говорить не хочет, пусть лучше я осторожно сообщу ему, что была операция, прошла удачно.

Тут же вопрос Хуго:

— Что, рак?

Я киваю и выдаю ему его таблетки, а он замолкает, мрачнеет и замыкается в себе.

Я его понимаю: для любого родителя невыносима мысль о том, что его родное дитя может умереть.

Вдруг посреди комнаты возникает Феликс, у него тоже есть ключ от моего дома. Следом шлепает в открытых сандалиях Регина, в руках у нее плоский сырный пирог. Хуго (старая школа!) мгновенно встряхивается и вскакивает.

— Здравствуй, дядя Хуго, — размеренно, словно желая донести смысл, произносит Регина. Она по работе часто общается с немощными и убогими, так что и с остальной частью человечества разговаривает так же.

— Познакомься со своим отцом, Регина, — бросаюсь я в атаку.

Реакция, по моим представлениям, могла бы быть и посильней.