Прохладой дышит вечер - Ингрид Нолль

«Да что уж теперь, ничего ведь не изменишь, — утешает меня Хульда, — ты спи лучше. А завтра будет новый день».

Она права, но во сне ко мне приходят мои дети. Вот она, вечная вина всех матерей перед своими отпрысками, никуда от нее не убежишь. Может, другая женщина была бы моим детям лучшей матерью? Не знаю. Вероника упорхнула из родительского дома слишком рано, Ульрих долгое время жил одиноким заумным холостяком, а Регине, моей младшенькой, мамочкиной ягодке, нужен был хороший отец.

Я засыпаю только к пяти утра. В десять меня будит телефон. «Пожилому господину в гостинице нездоровится, — сообщает встревоженный голос, — поэтому он еще некоторое время останется в отеле». Завтрак ему, разумеется, как всегда, подадут в номер, а меня просят не слишком волноваться.

Следующим звонит Ульрих. Давненько сынок меня не проведывал.

— Мам, мы скоро к тебе заедем.

Ого, ко мне целая компания собирается. Кто это «мы»?

— Только я и Эвелина. Фридриха с Корой сейчас нет в Германии.

Понятное дело, молодежь нынче крылатая, разлетелись все, разве их удержишь?

Мой сын с женой живут недалеко от меня, но они всегда так заняты! Должно быть, Регина их хорошенько встряхнула.

— Ульрих, — робко отзываюсь я, — Ульрих, это твоя невменяемая сестрица тебя так накрутила? Не надо специально приезжать, ничего же не случилось, я, как всегда, и сама справлюсь, если что.

Он моих возражений не слышит.

— Мы тебе «Кьянти» классическое привезем, пока, до скорого!

Ага, вспомнил, что я десертные вина люблю. Обычно ему до этого и дела нет.

Первой появляется Регина. Выглядит неважно, спала плохо. Видит таблетки Хуго и недовольно ворчит:

— Гипертонию надо лечить так, как врач прописал, а он, судя по всему, уже бог знает сколько раз лекарство не принимал, вчера вечером и сегодня утром уж точно.

Вина моя велика есть, но могла ли я помнить в такой волнующий момент о каких-то пилюлях?

Регина берется за уборку, хотя я вроде все прибрала. А, понимаю, кажется, она слегка ревнует к своей сестре Хайдемари. Уж не решила ли моя младшенькая взять меня под свою опеку, как дочка Хуго своего родителя?

— Ты перекусила в отеле? Вкусно было? — Я всеми силами перевожу разговор на вчерашние события.

— Да при чем тут еда? Не это важно! — сердится Регина. — Я все не пойму, зачем ты столько ждала? Надо было меня с моим замечательным папулей познакомить гораздо раньше.

У-у-у, вот оно что, так я и знала! Теперь вот он у нее замечательный, а я — черт знает что. Обидно, между прочим. Я снова пытаюсь объяснить дочери мое тогдашнее положение.

Мы ругаемся, обнимаемся, плачем, хохочем. И скоро обе в полном изнеможении.

Вероника звонит.

— Хеллоу, мамми!

Ульрих и Регина всю жизнь зовут меня просто «мама».

Спутниковая связь ужасно фонит, слышно плохо. Ну и слава Богу, не люблю я этот способ общения. Когда на том конце мой зять восклицает: «Хай, Лотти!», я кладу трубку.

— Давай я привезу папу? — предлагает Регина.

О, уже «папа», а вчера еще был «дядя Хуго», быстро же у вас все клеится!

Да, пусть привезет. Она уезжает, а я втайне надеюсь, что Хуго еще в постели и времени у меня предостаточно. После такой ночки так и тянет прилечь отдохнуть.

Зря я все это время возводила напраслину на бедную Хайдемари, теперь стыдно даже немного. Во-первых, она молодец, что так за отцом следит. Если б не она, Хуго бы вообще о своих таблетках забыл. Кроме того, она сейчас в такой ситуации, еще не дай бог умрет.

Надо послать ей открыточку. Вот хоть эту, со Свадебной башней. В конце концов, Хайдемари родилась и выросла в Дармштадте, пусть вспомнит родной город, порадуется. Пять зубцов на башне взмывают в небо, как пять пальцев, они напомнят племяннице о Царствии Небесном. Соберу вместе Регину, Ульриха и Хуго, и пошлем ей в Мюнхен наш привет.

Куда бы пойти погулять? В тесном коридорчике толпится мое семейство: Ульрих и Эвелина, Хуго и Регина, наконец, Феликс с Сузи. И все обсуждают, куда бы податься?

— Поехали на кладбище, — требует Хуго.

Мы размещаемся в двух машинах и трогаемся в путь. Первую ведет Регина, рядом с ней — Ульрих, а сзади, как двоих детей, посадили меня и Хуго. Нас трясет и качает, а нашим «взрослым» и дела нет. Хуго это даже нравится, и в порыве радости он хватает меня за руку. Пальцы его стали узловатыми, суставы жесткими, да и мои руки, я думаю, на ощупь не лучше.

В автомобиле Ульриха за рулем сидит Феликс, справа Эвелина, сзади — Сузи. Когда она здоровалась с Хуго, лицо ее выражало крайнее любопытство.

Мест для парковки у лесного кладбища предостаточно, сезон кладбищенских садоводов еще не начался. Сузи здесь впервые. Юная архитекторша с профессиональным интересом разглядывает арку над входом: высокое, громоздкое сооружение, главный портал покоится на колоннах и заканчивается куполообразными башенками с круглыми окошками. Сузи говорит, что на языке специалистов они называются «бычьи глаза».

— Главный городской архитектор Август Буксбаум проектировал это кладбище, — просвещает Ульрих барышню, — первые могилы появились в 1914 году. Сначала построили крематорий, через пару лет — морг и зал для панихиды.

Хуго рвется к своему семейному склепу, я — к нашему, в итоге все идут туда, куда тянет наших студентов: к солдатским могилам Первой и Второй мировой.

— Смотрите-ка, солдаты даже после смерти все построены по званию и роду войск, — замечает Феликс. — Порядок — он и на том свете порядок! Вот сапер, артиллерист, — читает он, — ефрейтор, связист, летчик, медбрат, зенитчик, резервист, снайпер, гренадер, гвардеец… и там еще дальше…

Тут лежат и немцы, и пара сотен французов и русских, которые между 1914-м и 1918-м погибли. Наша парочка пацифистов переходит к семейным склепам и с воодушевлением изучает имена павших на войне сыновей разных семейств. Одни несчастные «покоятся вдали от своих любимых, в Тобруке, в Африке, но они не забыты», другие — «погибли во время бомбардировки города». Вот, наконец, братская могила — двенадцать тысяч дармштадцев лежат в ней, всех не стало, когда город бомбили 11 сентября 1944 года. На памятнике их имена в алфавитном порядке. А ведь мы многих знали…

— Ладно, пошли, навестим Иду, — подает голос Хуго. Сестра моя похоронена с его родителями, а не с нашими.

Здесь и для него самого уже припасено тенистое местечко.

— «Здесь покоится с миром наша незабвенная Элиза», — читает Регина. Это могила ее новоиспеченной бабушки.

Хуго кладет на могилу Иды белую розу.

Наш фамильный склеп красивее, чем у его семьи. Замшелая крыша покоится на четырех коринфских колоннах, под крышей — резной карниз. Справа и слева два ангела держат гирлянды из цветов, посередине гирлянды свиваются в венок. Земля вокруг усыпана сосновыми шишками и иголками, и кое-где — клумбы с бегониями. Здесь похоронены мои родители, бабка и дед, Фанни и Альберт.