Живи и давай жить другим - Хендрик Грун

Подруги по йоге другого разлива. Они не пьют розовое вино, они прежде всего разговаривают. Тихо и елейно. Изрекают фразы типа: «Ты должна открыться навстречу своему горю» и «Позволь смерти занять полноправное место в жизни».

Одна подруга, в глаза не видевшая отца Афры, уверяла, что он человек мягкий, все понимающий, раз у него такая милая дочь. Я расхохотался. Йогиня посмотрела на меня недоуменно:

– Я сказала что-то не то?

– Да нет… нет, дочь у него милая, это точно.

Афра быстро взглянула на меня, потом обратилась к подруге:

– Я бы сказала, мой отец скрывает свою мягкость.

Будь моя воля, я бы вообще не являлся домой, но нельзя же оставить ее одну. Насколько она ценит мое присутствие, судить трудно, так оно сложилось за двадцать лет, я привык. До недавнего времени я не задавался вопросом, желательно ли ей мое общество. Да это и не имело практического значения. Теперь я считаю, что должен быть у нее под рукой, во всяком случае время от времени. Может, еще и потому, что чувствую себя виноватым, ведь я намереваюсь через пару месяцев бросить ее на произвол судьбы. В этом смысле я не очень-то последователен.

Успокаивает то, что подруги так заботятся об Афре. Афра явно наслаждается их сочувствием. А подруги перестают думать о собственных модных болезнях: у одной повышенная возбудимость, у другой синдром хронического переутомления, а третья завела себе новенькую, с иголочки, фишку – «лучевую» болезнь. Это означает, что она очень чувствительна к излучению электрических аппаратов вроде компьютеров и телефонов. Последнее заболевание только что открыто, а у нее оно уже давно. Но нужно признать: все они и впрямь заботятся друг о друге. В этом смысле я могу умереть спокойно: Афра останется в надежных руках своих сострадательных подруг. Да к тому же она скоро получит прекрасного пса, чтобы выгуливать его трижды в день и тискать без помех. Не думаю, что она станет сильно переживать. Может, и я был для нее когда-то первым парнем на деревне, но очень давно.

– Кремация должна снова стать веселой.

Знакомьтесь: предприниматель Харри Менс, ведущий телевизионной программы «Бизнес-класс», в коей он бесстыдно рекламирует все и вся, что приносит доход.

Снова стать веселой? Значит, раньше кремация была забавой, а потом, видимо, ее подпортила печаль. К счастью, теперь, благодаря Харри, дело снова налаживается.

Он углядел на рынке свободную нишу – шикарная кремация. Из старого амбара под Лиссе сотворил, по его словам, самый прекрасный крематорий в Нидерландах, пять звезд. А у нашего крематория в Пюрмеренде всего три.

– Долой конвейерное производство, – издевается бизнесмен Менс, тем самым объявляя все прочие крематории вульгарными мусоросжигательными заводами. Цены в Лиссе тоже на уровне. Смерть для Харри – хлеб насущный, важна каждая мелочь.

Сливочное пирожное: 55 центов. Кусок торта: 1,50 евро.

Кремация с арендой траурного зала и зала ожидания: 1650 евро за полтора часа. Пребывание в холодильнике: 150 евро в день. Любопытно, можно ли заказать хранение не в холодильнике?

А ведь у меня нет пока ни могилы, ни гроба, ни катафалка, ни носильщиков, ни бог весть чего еще, на что стоит посмотреть во время элегантных похорон.

Самые дешевые похороны предлагают сайты goedkopeuitvaart.nl или budgetuitvaart.nl. Все чохом обойдется в 1150 евро. Что вы за эти деньги получите? Понятия не имею.

Постепенно изучив сайты, я обнаружил в Нидерландах процветающий рынок похорон. Погребения и кремации всех сортов и масштабов, на любой карман, для всех религий и конфессий, со всеми мыслимыми ритуалами и обычаями. Небольшой экскурс в интернет – и десятки похоронщиков предложат вам достойно уйти из жизни. Вероятно, между ними убийственная конкуренция.

Собираюсь в ближайшее время заглянуть в похоронный центр Пюрмеренда, это в нескольких минутах от моего дома, но, как ни странно, я никогда там не бывал. А еще съезжу в Лиссе, дабы посетить крематорий в регионе «Дюны и тюльпаны», где, должно быть, глубоко окопался человек по фамилии Менс. Эту экскурсию можно удачно совместить с посещением Кёкенхофа[28]. Проведу денек в парке цветов. Покину безмятежный пустынный брег и разом окажусь в толпе фотографирующих японцев, немцев и китайцев, среди тюльпанов и нарциссов.

Я в страшном смятении из-за того, что, в сущности, надеюсь, что мой отец умрет. Это противоестественно, ведь я его люблю, хотя он невыносим для окружающих, да и для самого себя.

И вот теперь он лежит там, беспомощный маленький старичок. А в глазах мука и страх. Я плачу навзрыд, но, как это ни глупо, прежде всего из-за смерти мамы. Только теперь.

Доктор настроен пессимистически, хотя сам он называет свой прогноз неоптимистическим. Звучит вроде бы не так страшно. Он не надеется, что отец выздоровеет.

– Во всяком случае, если здесь состояние вашего отца немного улучшится, вам придется отправить его в дом престарелых.

Это сделает отца еще несчастнее. Он никогда не умел радоваться жизни, но в хосписе он не исправится. И тамошний персонал тоже не обрадуется его появлению. Могу лишь надеяться, что, оказавшись там, он не сможет говорить.

Собственно, поэтому я хочу, чтобы он умер, хотя не смею сказать это вслух.

Мои подруги говорят такие вещи, как «Прими свое горе» и «Дай место смерти». Из благих побуждений, но, сказать по правде, это не для меня.

Артур ведет себя так же, как все эти годы, и в данном случае это, пожалуй, самое лучшее: он мало говорит. Иногда обнимает меня. Я чувствую, он искренне меня жалеет.

Бывает, что мне хочется выпить целую бутылку розового, но после двух бокалов меня всегда тошнит.

– Лучше бы вам умереть естественной смертью.

– Лучше бы тебе говорить потише, Этьен, – сказал Йост тихо, но угрожающе.

Этьен Хюммел так вспотел, что пятна пота выступили даже под мышками пиджачка. Его голова почти непрерывно покачивалась на тонкой шейке.

Мы опять сидели в привокзальном ресторане первого класса, Йост, Хюммел и я. На этот раз мы собрались по просьбе похоронщика.

Хюммел выложил на стол перед собой стопку бумаг.

– Взгляните, что нам угрожает при несчастном случае, – сказал он, указывая на бумаги. Поросячьи глазки смотрели на Йоста почти умоляюще.

– И что же нам угрожает, Этьен? – многозначительно протянул Йост. Ему нравилось смотреть, как терзается его собеседник.

– Полиция должна забрать труп, я должен получить полицейский протокол, вызвать врача, который даст заключение о «неестественной смерти», труп нужно доставить на вскрытие в судебный морг, тело нужно бальзамировать, уложить в свинцовый гроб, запечатать, я должен добыть во Франции пропуск на вывоз, сообщить сведения в Нидерланды, а потом мне понадобится свидетельство о смерти из муниципалитета в Пюрмеренде и специальное разрешение на кремацию. И все это я должен подделать. А у меня ведь ваш труп не единственный. – Казалось, он был в отчаянии. – Естественная смерть в самом деле намного, намного лучше.