Живи и давай жить другим - Хендрик Грун

«Я сижу на туалетной бумаге».

Так невразумительно я отвечаю, когда меня спрашивают, как я зарабатываю на жизнь. Дело в том, что вот уже двадцать три года я работаю в оптовой фирме, торгующей сантехникой и моющими средствами. Тридцать шесть часов в неделю. С понедельника по четверг с 8.00 до 17.45, перерыв на обед – сорок пять минут. Из них двадцать минут трачу на поглощение бутербродов и яблока, а остальное время – на прогулку по промзоне Брёкелен. Проходя мимо киоска «Фриты от Пита», я покупаю телячий крокет. Сам Пит давно умер. В один несчастный день у него случился сердечный приступ, и он свалился в витрину с мясными салатами и крокетами. Единственным посетителем оказался шофер польского грузовика. Он сразу же позвонил в скорую, но не знал ни слова по-голландски. А дежурная в диспетчерской не знала ни слова по-польски. Так что разговор затянулся. Когда через тридцать пять минут скорая все-таки приехала, Питу уже ничем нельзя было помочь. Торговлей занялась Трес, жена Пита. Жаль, что ее имя не Йет. «Крокет от Йет» – неплохо рифмуется. Я на самом деле немного обеспокоен тем, что на крыше до сих пор красуется большая вывеска «Фриты от Пита». Трес говорит, это дань уважения Питу. Понятие «дань уважения» не слишком вяжется с Трес. Впрочем, и с Питом тоже.

За пять минут до конца обеденного перерыва я снова усаживаюсь за свой стол и начинаю проверять сообщения о новых заказах. За столом напротив работает Беренд, он рассылает счета и называет себя финансистом компании. В нескольких метрах от него располагается Марике, секретарша директора. Сам директор, господин Хертог, имеет отдельный кабинет со столом орехового дерева. Когда к нему приезжают новые клиенты, Хертог, ласково поглаживая стол, приговаривает: «Недурно, правда? Настоящий орех». Раньше стол принадлежал его отцу, Хертогу-старшему. Он до сих пор раз в неделю посещает офис, сидит, тычет в свой айфон с таким видом, словно заявляет: «Посмотрите, в свои восемьдесят я иду в ногу со временем!»

В пятницу у меня выходной. По пятницам я играю в гольф с тремя лучшими друзьями.

Меня зовут Артур Опхоф. Вот уж двадцать четыре года я живу в аккуратном таунхаусе в Пюрмеренде, в квартале новостроек восьмидесятых годов. Его строили в то время, когда в моду стремительно входили дворики, закрытые для машин.

В то время моя жена Афра была от них в восторге:

– Значит, через несколько лет наши дети смогут спокойно играть во дворе.

Только детей у нас нет. Мы много лет старались их заиметь, но безуспешно.

– Это создает некоторую напряженность в сексуальном партнерстве, – сказала Афра семейному психологу.

Этих слов вполне достаточно, чтобы сделать из меня импотента. Афра – единственная из моих знакомых, кто рассуждает о «сексуальном партнерстве». Да еще с учетом менструального календаря.

– На самом деле это смертельно для сексуального партнерства, – сказал я психологу.

У Афры отвалилась челюсть.

Психолог задумчиво кивнул. Кивки были самым ценным его вкладом в наши беседы. Однажды я подсчитал, почем мне обходится один кивок, и подсчеты меня не обрадовали.

Еще через несколько лет, после долгих мытарств, выяснилось, что у Афры что-то не в порядке с яичниками и она не может иметь детей.

Таким образом, отпала главная причина жить в Пюрмеренде, а именно с упомянутым двориком без автомобилей у подъезда. Я подумывал перебраться в Брёкелен, где тоже имелись вполне красивые таунхаусы и откуда было на час ближе к моей работе, но Афра этой идеей не вдохновилась.

– Я прямо прикипела к Пюрмеренду, дорогой, – уверяла она.

– Прикипела – не прикипела, что за слова такие? Я-то не прикипел к Брёкелену, – возражал я.

– Вот именно. Вот и прекрасно. И незачем переезжать в Брёкелен, уж лучше останемся здесь.

Сам себя подвел. Оставил все как есть и вот уж двадцать третий год четыре раза в неделю езжу по утрам из Пюрмеренда в Брёкелен, а по вечерам из Брёкелена в Пюрмеренд.

Если разобраться, друзей у меня не так уж много. Собственно говоря, трое: Стейн, Йост и Ваутер. Мы дружили еще в школе. Делили радость и горе, а бывало, что и девчонку.

В последние годы мы встречаемся в основном по пятницам. Играем в гольф, в любую погоду. На прошлой неделе Стейн заметил, что это «всегда особенно приятное начало конца недели».

– Не слишком удачное словосочетание, Стейн, – отозвался Йост.

Стейн работает учителем в средней школе. Преподает немецкий и, как прежде, считается самым примерным мальчиком в нашей гольф-компании. Среди нас он немного белая ворона, но мы ему это прощаем, ведь он всегда был такой. Мы дружим с ним скорее по привычке, чем по убеждению.

Они с Йостом совсем разные. Йоста никак не назовешь пай-мальчиком. Он адвокат и имеет обширную клиентуру, состоящую из мошенников, злостных неплательщиков налогов и жуликоватых белых воротничков. Он и сам вполне под стать своим клиентам и наверняка замешан не в одну аферу.

– Вы единственные, кому я говорю правду, – признался он недавно. – По крайней мере большей частью. В деловых контактах я в основном тяну резину, а если это не срабатывает, то стараюсь врать как можно ближе к истине.

– А как с женой? – спросил Стейн.

– О, я и с ней всегда предельно честен, – с ухмылкой ответствовал Йост.

Стейн посмотрел на него с недоверием:

– Ну-ну.

Йост ловкач, он решает проблемы, играя на грани фола, но почти всегда выходит сухим из воды.

Ваутер, мой третий друг, тоже не ангел, однако свои дела в области информатики ведет основательно. Когда-то я пытался выяснить, чем именно занимается его фирма, но он ушел от ответа: «Кое-чем. Программированием. Тебе не понять». Пожалуй, мне и впрямь не понять. У Ваутера красивая жена, красивый дом и красивый автомобиль (в порядке значимости). И в своих дорогих, сшитых на заказ костюмах он всегда выглядит безупречно. Для его образа жизни необходимо одно немаловажное условие – иметь деньги. И они у него есть. Сколько? Об этом он не распространяется.

«Скажем так: вполне достаточно», – отвечает он, когда его спрашивают.

А я сам? Всегда мечтал жить интересной жизнью, с размахом, только вот по тем или иным причинам ничего из этого не вышло, разве что живу в спальном районе Пюрмеренд да торгую туалетной бумагой в Брёкелене.

«По-моему, для бурной жизни ты слишком ленив, – заметил Йост на прошлой неделе. – Или слишком труслив. Или то и другое разом».

Я хотел было возмутиться, возразить, но в тот момент не сумел подыскать аргументов. И потом не сумел, хотя подыскивал их несколько дней. Я в самом деле довольно ленив. Может, и не трус, но по меньшей мере очень осторожен. Противное ощущение, словно сосет под ложечкой.