Человек, стрелявший ядом - Сергей Плохий

Генерал Тимофей Строкач, министр внутренних дел УССР, немного позже долго пытался уговорить Хрущева пощадить Василя Кука (псевдоним «Лемиш»), второго и последнего командующего Украинской повстанческой армией. Кука взяли в плен в 1954 году, когда новый первый секретарь ЦК КПСС набирал политический вес в Москве после смерти Сталина. Строкачу пришлось нелегко. Один из подчиненных вспоминал его слова:

По утверждению Строкача, жизнь Куку спасло вмешательство партийного руководства Украины. Алексей Кириченко, первый секретарь ЦК КПУ и близкий союзник Хрущева, все же сумел его переубедить128.

Бандере не стоило рассчитывать на такое везение. Мнения обоих первых секретарей на его счет, кажется, совпадали. Летом 1953 года, едва заняв самое важное кресло в Киеве, Кириченко выступал на совещании офицеров МВД и настаивал на ликвидации Бандеры. По свидетельству одного из участников, он заявил: «Еще живет и действует на Западе опасный враг советской власти Бандера. Поверьте мне, товарищи чекисты, не станет Бандеры – и конец всему оуновскому движению». Когда Хрущев, покровитель Кириченко, перевел его в Москву в декабре 1957 года, настроение у него не изменилось. При этом он стал вторым человеком в Советском Союзе и курировал КГБ со стороны Центрального комитета.

В мае 1959 года Кириченко выступил на всесоюзном совещании работников КГБ. Проводили его с тем, чтобы внушить чекистам ни в чем не отступать от партийной линии. Говоря о группах эмигрантов, секретарь ЦК заявил офицерам: «Я бы считал одной из главных задач – нужно активизировать работу по ликвидации закордонных центров». Затем он перечислил вождей русских и украинских эмигрантов: «Надо активно разоблачать Бандеру, Мельника, Поремского, Околовича и многих других». И особо отметил: «Кто такой Бандера? Он был агентом гитлеровской разведки, потом английской, итальянской и ряда других, ведет развратный образ жизни, жадный к деньгам. Вы же, чекисты, всё это знаете и понимаете, как можно скомпрометировать того же Бандеру»129.

Партийный сановник выражался осторожно, но некоторые из сидевших в зале офицеров КГБ знали, что «компрометация» подразумевает убийство. Месяцем ранее полковник Ищенко передал Сташинскому именно такой приказ сверху и новый, усовершенствованный пистолет с ядом. Те, кто занимался борьбой с украинским национализмом и в пределах УССР, и за рубежом, призывали верхи не рубить сплеча. Как и западные коллеги, они понимали, что Бандера утратил влияние на события за железным занавесом, а гибель только превратит его в мученика. Но руководство Лубянки к ним не прислушалось. В июне 1957 года комиссия из Москвы нашла работу КГБ УССР совершенно неудовлетворительной в нескольких аспектах, включая и внешнюю разведку. Согласно докладу комиссии, в Киеве «не уделялось внимания компрометации вдохновителей и организаторов буржуазного национализма». Председатель союзного КГБ Иван Серов приказал генералу Виталию Никитченко, председателю КГБ на Украине, «проявлять более серьезную ответственность к сотрудникам, плохо работающим, и начальникам, не являющимся примером для подчиненных», а также принять меры «к устранению серьезных недостатков»130.

Надо думать, указания Серова и в Киеве, и в Берлине приняли к исполнению. Едва ли случайностью стало то, что Ребета убили («скомпрометировали» на жаргоне Кириченко) через четыре месяца после того, как председатель КГБ поддержал резкую критику в адрес его украинских подчиненных. Но Бандера и дальше гулял на свободе. Задача убрать вождя ОУН досталась в наследство преемнику Серова – Александру Шелепину. Те, кто служил под его началом в органах, вспоминают Шелепина как требовательного к нижестоящим и угодливого в отношениях с начальством, особенно с первым секретарем ЦК.

Шелепину было всего сорок лет, когда в декабре 1958 года его назначили на самую деликатную должность в государстве. Хрущев поставил ему целью очистить комитет от бериевцев и сталинских обычаев. Сначала сравнительно молодой чиновник от назначения отказывался. Кроме шести лет на посту первого секретаря ЦК ВЛКСМ (назначил его еще Сталин), опыта работы в высшем руководстве у Шелепина не было. Перед судьбоносным вызовом к Хрущеву он лишь несколько месяцев пробыл заведующим отделом ЦК КПСС. Никита Сергеевич убеждал Шелепина в том, что полностью ему доверяет и без помощи не оставит. Шелепин больше не упирался. Напоследок руководитель государства попросил нового главу КГБ избавить его раз и навсегда от прослушки – явный признак того, что Хрущев не мог вполне положиться на собственную охрану.

Первый секретарь хотел держать КГБ в узде и значительно сократить число кадровых офицеров и агентов. Серов, чья карьера началась еще в НКВД при Берии, на эту роль явно не подходил. У Шелепина же идея урезать штат комитета неприятия не вызвала. К тому же он занялся переключением КГБ на работу главным образом за границей. По его мнению, комитету следовало помогать советскому правительству в достижении внешнеполитических целей. Образование отдела по дезинформации стало одним из нововведений молодого шефа Лубянки. Его опробовали в деле, среди прочих стран, и в Западной Германии, а Теодор Оберлендер – министр, обвиненный не только в преступлениях военных времен, но и в заказном убийстве Бандеры, – стал одним из первых объектов разработки131.

Теперь Шелепин мог записать на свой счет и устранение заклятого врага советской власти, который много лет считался личным врагом Хрущева. Дела бывшего комсомольского вождя шли на лад. Он готовился к поощрению за то, что произошло в Мюнхене, и рад был лично вручить орден человеку, исполнившему приказ.

Богдан Сташинский приехал на Белорусский вокзал 22 ноября 1959 года. В Москве его встретил офицер, знакомый еще по Карлсхорсту, – Аркадий Андреевич (фамилии ему не назвали). В апреле 1954 года они вместе с Деймоном выслушали отчет Сташинского, совсем еще неопытного агента, о попытке вербовки одного из лидеров украинских эмигрантов («Максимова»). ЦРУ Аркадий Андреевич был известен как Авраменко. На самом же деле он носил фамилию Фабричников. Он поселил Богдана в гостинице «Ленинград» – такой же сталинской высотке в неоготическом стиле, как «Украина», в которой тот жил в первый приезд в столицу СССР132.