Дурные дети Перестройки - Кир Шаманов

Слава мучился пару дней, и они пришли ко мне. Почему-то Слава решил её не пить, а попробовать именно внутривенно, чтобы, так сказать, раз и навсегда «всё понять», в частности, подливал ли ему её Леша. Они ещё около года были пацанами-спортсменами, потом оба заторчали.

* * *

Сам-то я, распропагандированный энтузиаст, первый раз укололся ширевом, когда на Садовой, где была барахолка, однажды случайно купил у бабки морфин 1905 года в фигурной ампуле, исполненной в стиле ар-деко, под греческую амфору. Иду мимо рядов ящиков и картонных коробок, на которых бабки раскладывали свой стаф, в том числе и лекарства. Лежит такая вот красота и на меня прямо смотрит, меня как электричеством ударило.

– Почём ампула? Не слишком ли стара? девятьсот пятый год?

– Не знаю, внучек, я не пробовала. Десять рублей, бери, она одна только.

Купил её, купил шприц новый и неожиданно ловко натренированной на «белом» рукой сделал себе инъекцию самостоятельно. Лежал и рубился на крыше дома на канале Грибоедова, который давно облюбовал, так как там, по слухам, жил Родион Раскольников. Садилось солнце, а я, прислушиваясь к новым ощущениям, боялся, что тряханет, но нет, и даже как будто немного вставило, было тепло и уютно.

* * *

Или был такой парень – Кривой, звезда невзоровских «600 секунд». Он прославился тем, что десяти лет от роду сделал из старого зонтика и полиэтиленовых пакетов «парашют». А когда родители закрыли его дома, спрыгнул с пятого этажа хрущёвки и переломал себе обе ноги, о чем и был сюжет Невзорова, показанный на весь Советский Союз. А Кривой после этого припадал на них обе всю жизнь.

Их тогда было, собственно, трое сразу. Дворовые приятели дурачки, не крутые и не лошки, так, командным духом подкрученные. Страстно желающие испытать себя взрослыми искушениями, и в частности, помимо дрочки, тёлок, вина и сигарет, хулиганства и драк, испытать себя ещё и наркотиками. «Попробовать в жизни всё», выбирая не только сладкое, но и острое. Все трое хотели не столько вмазаться, сколько сразу скорее начать промышленно торчать. Сам факт – колоться и «заморачиваться» для них было невероятно круто, первую вмазку они воспринимали как акт инициации и становления на тропу Большой охоты. Наперебой расспрашивали, что и как, где покупать и как колоться, чтобы всё попадало… Хорошо помню, что они очень боялись заразиться чем-нибудь. Шприцы себе модные купили, серьёзно подошли, как к празднику, уверен, не заразились.

Как только поняли, где брать, сразу подчинили свою жизнь добыче средств и их освоению во славу кайфа, своего ненаглядного. А много позже сторчавшийся в говно Кривой разрушительно вмешался в один мой художественный проект и оправдывался тем, что я не должен его ругать, потому что – «сам его на герыч подсадил»!

* * *

А дело вот в чём. Когда я последний раз ширялся в двухтысячном, кажется, году у Виталика, приятеля и по совмещению барыги, который жил в моём дворе, я заметил, что, ставясь там раз пятьдесят в день и промывая шприцы, клиенты выливают кровь на обои. А я тогда как раз прослушал серию лекций Ивана Дмитриевича Чечота про немецкий экспрессионизм и Курта Швиттерса и цикл Кати Дёготь про Венский Акционизм, посмотрел каталоги работ Поллока, Твомбли и Ротко.

В качестве студенческой работы в целях документирования травматических аспектов социальной скульптуры я повесил там, у Виталика в шалмане, ватман для промывки на него крови со шприцев. Через месяц, когда ватман стал похож на бурые работы Ансельма Кифера и потёки краски Кошлякова типично ротковским оранжевым цветом, я его забрал, успел, и повесил второй. Но когда тот был уже почти готов, смеющийся Виталик сообщил мне, что Кривой влез к Виталику в окно и его украл, закрылся дома и выварил из этого ватмана кровь, отбил её по ханочной технологии варки, и у него осела четверть грамма, которой он, мерзавец, успешно ширнулся.

Как-то в питерский Планетарий приехал Westbam, я уже подтарчивал, но такое событие пропустить не мог. Днём там проводили лекции для детей про космос, а ночью стоял дым коромыслом, и рейверы, обдолбанные стимуляторами и редкими тогда в стране психоделиками, прыгали под ритмы только появившихся диджеев. Я был большим поклонником немецкого кислотного техно.

Денег на билеты, естественно, не было, было ровно на то, чтобы купить там «марку», и был знакомый парень по кличке Матрос, который их продавал, наладив пересылку открыток из Голландии. Westbam уже начал выступать, а я всё ещё стоял на входе и искал вариант, как туда вписаться, и в этот момент кто-то взял меня за плечо.

Обернувшись, я был неприятно удивлён, передо мной в сером спортивном костюме стоял ростовский парень Влад. Тот самый, которого на днях я вместе с Беккером опрокинул на три стакана травы, разжившись фейковыми деньгами, что они с другом мне подсунули. Влад улыбался:

– Ну привет, Кирилл!

– Привет.

– Что ж ты нас так киданул-то? Может, вернешь бабки-то?

– Братан, так они же фальшивые были, мы как заметили, решили свалить, чтобы вы лишку не стребовали. Сами виноваты, – напряжённо улыбаясь в ответ, заметил ему я.

– Ну красавцы чо, хорошо обернулись. Хрен с ним, с тогда, а сейчас-то чего-нибудь есть? Я хочу LSD попробовать, говорят, тут у рейверов можно намутить? Помоги по-человечески, я тебе ещё фальшивых денег дам, – рассмеялся Влад.

– Да без проблем, сам ищу, сегодня крутой немец выступает, Westbam, там внутри есть чувак нужный, только надо войти, но у меня самого только на «марку». Может, ты меня впишешь?

– Ну ты вообще охуел, что с тобой сделаешь, – и Влад достаёт огромный лопатник, набитый рублями и частично долларами.

– Ого, ты чего, бабушку убил?

– Ну не все же такие ушлые, как ты. Я вообще-то в Ростове бизнес с пацанами делаю, фирма своя, сами покупаем, сами продаём, сами крышуем. Лука, что со мной был, рулит, всё серьёзно, а бабки фейковые просто в выручке периодически всплывают, ну я и решил слить. Он это всё вообще не употребляет, только вино, а я уже не могу, третий день в «Астории» то красное, то белое, вот прогуляться вышел.

– Нихуя себе! Ну, пацаны, вы вообще ребята, – сказал я и подумал: «Слава богу не убили нас с Беккером».

Зашли внутрь, Westbam бился вовсю, а в зале был весь цвет тогдашней богемы – рейверы, музыканты, художники и прочие любители психонавтики. Вокруг Матроса кружилась странная тёлка с синими волосами, которая приметила наш к нему интерес:

– Привет, пацаны, вам, что, надо что-то? Давайте, я помогу, я тут всех знаю, вы меня только тоже угостите? Давайте деньги, ждите здесь, – с каким-то провинциальным говорком протараторила она, да с таким напором, что, смотрю, Владик начал на меня вопросительно смотреть.

Матрос наконец-то оторвался от пацанов, среди которых я узнал бандита и рейв-тусовщика Славу BMW, с которым они, не сильно скрываясь, что-то передали друг другу.