Кольца Джудекки - Вера Евгеньевна Огнева

на своем трончике, только переплетенные на животе пальцы слегка подрагивали. Этакий меланхолический кукловод. Пальчиком — ать: Лаврюшка выдает про отряды; другим пальчиком — ать: Иосафат спасает преступников от верной смерти. Легкая дрожь в перстах, и городские думцы стройными рядами идут подписывать приговор. Пожалуй, только к Горимыслу не тянулся поводок. Но это, кто ж знает, на самом деле так, или ниточка та лучше спрятана?

Никакого последнего слова им не предоставили. Да Илья, пожалуй, и не смог бы донести до слушателей всю полноту и яркость своей мысли. Вихри враждебные прошлись по серому веществу; возмущение, которое не прост возмущение — торнадо. Если бы ему дали открыть рот, простым, банальным матом трибунал бы не отделался.

Сергей до конца церемонии так и просидел на корочках у стенки. А когда заседатели удалились, и осталась только охрана, хлопнул ладонью рядом с собой:

— Устраивайся. Завтра на очистку. Пересидим ночь, а там — в гости к нашей местной красавице. Хреново, однако!

— В отряды лучше?

Сергей поднял на Илью свои пронзительные светлые глаза. Не спрашивай, не суетись; не верь тем, не бойся этих, не проси ни о чем — вечная лагерная формула.

Спокойно посидеть им не дали. В темноте прошелестел голос г-на Алмазова. Двое охранников отворили решетку и, подхватив Илью под руки, выволокли наружу. Протащив по короткому коридору, его втолкнули в комнату, замотали руки и ноги веревками и ими же привязали к стулу. Длинному Илье было очень неудобно, вдвойне, нежели обладай он ростом Бонапарта. Подбородок уперся в колени.

Что как и что почем, стало понятно, когда стража удалилась, а на порог ступил Сам, молча постоял, сделал аккуратный шажок вовнутрь, дверь ручкой прикрыл; посмотрел тускло, длинно:

— Как вам наше судопроизводство, Илья Николаевич? Можете не отвечать. Вам слов не хватит. Не трудитесь, в общем. Завтра пойдете на свиданье с монстром. Очаровательная дама обитает под нашей стеной. Не видели еще? Гарантирую незабываемые впечатления. И прошу, помнить: вы — в настоящем Аду. Да-да. В Аду! Не во сне, не в бреду, не в эксперименте, который изволили упомянуть. И монстрица вами завтра, — все может случиться, — пообедает. Вы человек новый, неловкий, я бы сказал. Интеллигент. Друг ваш, уголовник с очень богатым прошлым, думаю, вывернется из любой ситуации. Учтите, все, кто идет на очистные, прекрасно знают, когда щупальца прорываются за решетку, от них одна защита: толкнуть вместо себя кого-нибудь другого. Ближнего. Оказался рядом человек — толкай. Иначе…  Вы же работали в больнице, видели, что она делает своими присосками. Бывает, обгладывает человека на глазах у его товарищей до костей. И не остановишь ведь. Советую, завтра держаться подальше от вашего многоопытного товарища. Кстати, если вы надеетесь, что я как в прошлый раз буду предлагать вам сотрудничество, жестоко ошибаетесь. Обойдемся. Хотя, лично мне жаль. Да жаль. Шваль, отребье, мужичье, анахронизмы, с которыми слова не о чем сказать — вот основная масса. Контингент…  Ну да, все на этом. Желаю здравствовать.

Г-н Алмазов аккуратно вышел. Дверью не хлопал, мирно притворил. Только зайчик от полихрома мазнул Донковича по лицу.

Про него забыли. Илья досиделся в скрюченном состоянии до полного онемения рук и ног. Спину нещадно ломило. Оставили, значит, что бы стойко сносил мучения. Распорядился, значит, г-н Алмазов для изучения силы воли, означенного Илюшки, привязать и смотреть, на сколько гордости и терпения хватит, а на последок подбросил отравленную стрелу, сволочь: ты на людей-то больно тут не рассчитывай, только я и гожусь тебе в товарищи, а любой другой под смерь поставит. Хорошо расписал: Ад! и не моги сомневаться. Оставь, в общем, надежду.

На грохот, упавшего вместе с привязанным человеком, стула никто не прибежал. Было очень больно. Но боль постепенно прошла, сменившись нехорошим онемением. Так и до свидания с местной достопримечательностью не доживет. Синдром позиционного здавления — и ку-ку. Потом добрый доктор Бармалей ручки-ножки отпилит, и будут носить бывшего человека Илюшку Донкова на забаву местным обывателям. Хотя, зачем им зрелища: пайки получили и — по камерам!

Кажется, на этом месте с Илье приключился короткий обморок. Что короткий, сообразил, когда пришел в себя от толчков. Его поднимали вместе с пыточным снарядом, потом отвязывали. Щека, которой в беспамятстве припал к полу, не успела онеметь. Зато все остальное…  Так, наверное, себя чувствует человек с травмой позвоночника: глаза видят тело, а органы, ведающие внутренними и внешними ощущениями, смятенно, отказываются то тело воспринимать. Оно есть, и одновременно его нет.

Потом поползли мурашки. Опять они родимые со мной! Вспомнился, кстати, Мураш. На суде его не было. Илья специально выглядывал. Что если и его — в черный колодец, для излечения от лишней честности и сострадания? Добавить к телесным мукам душевные? Явный перебор. Донкович эгоистично выкинул мысли о Мураше и его надломленной китайской статуэтке из головы. Будем считать, что они живы и здоровы. Гадство, как все же больно!

Он завыл, заскрипел зубами. Мимоходом сам удивился: будто камень о камень трешь. Сергей так же…

Полубесчувственное тело за руки, за ноги втащили в зал трибунала, отперли низенькую дверцу узилища и запихали за решетку. Клацнул два раза, запираемый замок.

— Я смотрю, ты и впрямь Гаслану крепко занадобился, — заключил Сергей, растирая конечности Ильи.

— Гаслан — это Алмазов?

— Ага. Опять к себе заманивал?

— Очень изощренно. Говорит тебя, мол, все равно твой друг под Дуру толкнет, так что ты ухо-то держи востро. Жаль, мол, больше поговорить не придется, полюбил я тебя, интеллигента.

— Хорошо излагает. Мастер. С прежних времен человек.

— То, что он мне про нравы на очистных работах заправлял, — как из под удара уходят, с подставой ближнего своего, — действительно имеет место, или… ?

— Всякое случается. Сам не видел, другие говорили. Только ты не обольщайся, умереть смертью героя, спасающего город Дит от утопления в дерьме, тебе не дадут. Зуб даю, приставят подстраховку. Там обычно спускают две-три платформы. Первая ближе к решетке, на нее идет главная атака Дуры. Пока она с первой партией чистильщиков разбирается, спускают следующих. У тех крючья длиннее, чтобы удобнее было из-за спин ковырять. Третья партия — транспортировщики. Большие куски дерьма в корзинах поднимают наверх. Для третьей партии самое страшное, если в том куске жаброзуб или змееголов затаился. Тут смотри за пальцами. Отгрызет, не посмотрит, что на руках перчатки из кожи тритона. Ты там не торопись, работай только инструментом, в кашу эту, вонючую, руками не лазь.

— Считаешь,