Моя душа темнеет - Кирстен Уайт

– Значит, на твоей стороне твой бог. Что сможет против этого двор, полный психопатов и соперников? Завернись в броню своей веры. Займи свой трон.

Мехмед оттолкнул руки Раду и встал, расправив плечи и выпрямив спину. Он посмотрел на Ладу сверху вниз. За тощим телом, за лицом, которое только начинало превращаться в мужское, Раду увидел сияние того, кем мог бы стать Мехмед. Он вздрогнул.

– Я буду султаном, – прорычал Мехмед. – Заняв трон, я стану рукой Господа на земле. Я осуществлю предназначение, предсказанное Пророком Мухаммедом, мир праху его, и вы узнаете, что он был прав. – Он снова ссутулился, и огонь в его голосе угас. – Но мне нужно больше времени. Я не хочу просто занять трон. Я хочу распоряжаться им.

– Как, по их мнению, ты должен руководить страной? – спросил Раду и тотчас же добавил, боясь обидеть Мехмеда. – Ты станешь великим правителем. Это правда: рука Бога дарует тебе трон. – Сказав это, Раду понял, что так оно и есть. Он видел, каким Мехмед был и каким мог стать. Мехмед был умным и искренним, талантливым и сильным. Когда они молились вместе, Раду ощущал молитву глубже, чем когда молился в одиночестве, как будто душа Мехмеда была сильнее, чем душа любого вокруг.

Лада барабанила пальцами по подбородку:

– Думаю, мы можем помочь. Твой отец отрекается от трона из-за мира с Хуньяди, да?

Мехмед кивнул, нахмурился и с любопытством посмотрел на Ладу. Раду закрыл лицо руками и застонал. Он слишком хорошо знал свою сестру. Ничего хорошего ее помощь, какой бы они ни была, не предвещала.

– Отлично, султан Мехмед. Пойдем и потребуем твой трон. – На лице Лады заиграла улыбка, которой позавидовал бы волк. – Твой отец чувствовал себя в такой безопасности, что отрекся от трона только из-за мира? Значит, заняв престол, мы развяжем войну.

Яношу Хуньяди, воеводе Трансильвании.

Пишу вам во имя нашего общего интереса – разгромить неверных турок и защитить христианскую неприкосновенность Трансильвании, Валахии и самого Константинополя. Я – дочь Влада Дракулы, князя Валахии. Последние несколько лет меня держали при османском дворе в качестве заложницы, обеспечивая верность моего отца.

Живя здесь, я узнала множество тайн. Я жажду искоренения чумы ислама на земле, и вы можете мне в этом помочь. Мурад отказался от трона, передав бразды правления своему младшему сыну, Мехмеду. Мехмед – импульсивный и неопытный, зилот, одержимый взятием Константинополя. Он не пользуется уважением солдат и не имеет власти над своим народом. Нанесите удар сейчас. Нанесите мощный удар. Обезопасьте наши границы, оттесните неверных назад, выдавите их мерзость из всех христианских стран.

Я сделаю все, что в моих силах, чтобы раздуть распри и спровоцировать восстание внутри Мехмедовых границ. Я доверяю вам стать Борцом Христа над ними. Соберите все силы для крестового похода, какого еще не видел мир.

Я с нетерпением жду того дня, когда меня выпустят из этой клетки с гадюками, и я смогу присоединиться к вам, чтобы защитить Валахию, Трансильванию и благословенный Константинополь.

Ладислава Драгвлия, дочь дракона

Лада уперлась коленом в живот Николае, едва не угодив ему в пах. Он отклонился в сторону, и она чуть не потеряла равновесие. Она укрепила свое преимущество, нанося по нему удары своей деревянной тренировочной саблей до тех пор, пока он не выронил свой клинок и, спотыкаясь, не попятился назад. Чтобы борьба не теряла накала, она отшвырнула в сторону и свое оружие.

Она была в ярости, что пришлось вернуться в Эдирну, ненавидела это чувство, будто живет в клетке, ненавидела еще больше с тех пор, как в Амасье ей на мгновение показалось, что она свободна. Свобода в этих землях была ложью, искрящейся фантазией, убаюкивающей, заставляющей принять и забыть.

Она не была здесь свободна и никогда не будет.

Она не видела Халиме и Мару и даже не знала, живут ли они по-прежнему в столице или Мурад забрал жен с собой. Ради Халиме она надеялась, что он их забрал, а ради Мары – что не забрал.

Она не горела желанием ни видеться с ними, ни размышлять над вопросами, которые они подняли.

А пока она и Раду жили в ожидании. Мехмед с облегчением рассмеялся, прочитав письмо Лады к Хуньяди. Раду тоже смеялся, бросая из-за спины Мехмеда перепуганные взгляды на сестру. Он чувствовал, что каждое ее слово – правда.

Но до тех пор, пока они не узнали, заглотнул Хуньяди наживку или нет, нависнет ли над империей угроза войны и отвлечет ли Мурада от раннего отхода от дел – до тех пор Мехмед был султаном. За две недели с тех пор, как они прибыли в Эдирне с новым султаном, Лада не видела его ни разу. Его поглотили придворные дела, он тонул в ядовитом потоке врагов и союзников. Скорее первых, чем последних. Новый юный правитель не был угоден никому.

Лада не сомневалась, что под давлением он даст слабину, но, несмотря на его махинации с целью заманить отца обратно, Мехмед дорос до своего положения. Он ни под кем не прогибался и открыто встречал любой вызов, был готов учиться и получать опыт.

Но теперь все двери к нему были закрыты. Лада иногда скучала по нему, но и ненавидела его за это. Она правильно сделала, что оттолкнула его от себя. Доверяя ему, она бы в конечном итоге себе навредила.

Она опустила кулак на голову Николае. Он вскинул руку, чтобы блокировать удар, и она нанесла смертоносный укол деревянным кинжалом.

Николае рассмеялся, театрально пошатнулся и упал.

– Убит, в который раз, от руки самой уродливой девчонки в истории мироздания. – Тут он резко умолк, его лицо исказила гримаса боли.

Лада ударила его в живот.

– Я не девчонка. Кто следующий?

Другие янычары, собравшиеся свободным кольцом вокруг Лады и Николае, топтались на месте и избегали смотреть ей в глаза. Николае с трудом приподнялся и оперся на локоть.

– Да неужели? Трусы!

– У меня до сих пор синяки с прошлой драки.

– Мне больно сидеть.

– Она использует грязные приемы.

Иван даже не ответил, так и не простив Ладу за то, что она одолела его в день их знакомства. Он отказывался с ней драться и чаще всего игнорировал ее присутствие.

Лада рассмеялась, обнажив острые зубы.

– Если на поле боя честь будет значить для вас так много, вы погибнете с лезвием между ребер, зато спокойные за то, что боролись по правилам. – Она подобрала свою затупленную учебную саблю, лежавшую под ногами янычар, и рассекла ею воздух на уровне их шей.

– Лучше я погибну здесь от твоей руки, чем на поле боя во имя маленького зилота, – сказал Николае. Другие янычары загудели в знак согласия. Они стали все откровеннее роптать на Мехмеда, на свою службу, на свое жалованье. От Лады не ускользнуло и то, что они даже не боялись, что их кто-нибудь услышит. Очевидно, их не пугала ни расправа, ни выговор.