План по захвату профессора - Варвара Федченко

Андрей смотрел на пустое крыльцо. Мариам не пришла. И, возможно, в этом виноват он: по сути на прощание сказал, что ему нет до нее дела. Зачем нужен был этот максимализм? Мужчина посмотрел на себя в зеркало заднего вида и закрыл глаза. Он знал ответ на свой вопрос. Его злость и угрозы прятали под собой страх, что он больше не увидит девушку и она останется для него неразгаданной загадкой. И эта угроза была лишь жалкая, глупая попытка шантажа, которая не соответствовала ни его возрасту, ни манере общения с противоположным полом.

Андрей прошелся по театральному двору, от безысходности заглянул за колонны, дернул дверь главного входа. До половины девятого посидел в машине, всматриваясь в каждую фигуру, появлявшуюся в свете фонарей. Что ж… Теперь ему остается три варианта: смирится, что не судьба и забыть о девушке, ждать следующей случайной или инициированной ею встречи, либо искать ее самому.

Маша стояла в театральном холле и смотрела на профессора, прогуливающегося по двору театра. Она была уверена в том, что он придет. И была уверена, что не выйдет к нему. Но все равно приехала, чтобы в последний раз поглядеть на мужчину, причиняя себе боль. Вся эта затея изначально имела уклон в садомазо. Нагорный вчера дал понять, что страдать не будет: придешь — хорошо, не придешь — обойдемся. Насколько наивно с ее стороны было думать, что он всерьез ею заинтересовался? Для него это легкая интрижка, азартное времяпрепровождения, игра в прятки по темным углам и чужим кабинетам. А Маша умудрилась по-настоящему влюбиться. Лихая мысль выбежать и прямо сейчас признаться ему в этом, конечно, была. Но в голове тут же звучали слова профессора "значит, не судьба" (сказанные притом сразу после секса!), и желание пропадало.

Наконец, машина Андрея, моргнув фарами, покинула парковку. Девушка еще пару минут стояла у арочного оконного проема, глядя на редкие, одинокие снежинки, падающие с крыши. Синоптики снова не наколдовали снегопадов. На улице было серо и тоскливо.

Сегодня в театре плановые репетиции, и двери были закрыты для зрителей. Машу пустили через служебный вход по пропуску, выданному Стасом. В гримерках распевались, а на сцену выносили реквизит. Мария посмотрела часть репетиции из-за кулис и, поговорив со знакомой актрисой, пошла домой. На дачу она уехать уже не успевала, поэтому ночевать осталась у родителей.

В их с Женей комнате практически ничего не изменилось с тех пор, когда они здесь жили. Шкаф сестры был забит модельками автомобилей и чертежами деталей в разрезе. Под кроватью — боксерские перчатки, провода с клеммами и мото аккумулятор.

Маша подошла к своему стеллажу, проведя пальцем по пыльным корешкам книг: классические романы и учебники. На нижней полке лежала папка портфолио с грамотами и дипломами, ниже — черновики магистерской диссертации по этнографии. В высоком контейнере — сувениры из поездок на научные конференции.

Они с Женей были настолько разными, что никто не видел в них родных сестер. Черноволосая, кареглазая, смуглая Женька увлекалась автомеханикой, стритрейсингом и экстремальными видами спорта. Мариам, вопреки имени, имела бледную кожу, русые волосы и серые глаза. Любила читать и мечтать. Но девушки были очень близки, вопреки разным характерам и взглядам на жизнь. Маша набрала номер сестры.

— Не спишь?

— Уже нет, — бодро ответила Женя. — Я сегодня в ночную смену.

Сестра трудилась в крупном автосервисе. Мастерская работала круглосуточно, предлагая в числе прочего выезд механика на место: на трассу и в отдаленные районы города. Всем членам семьи эта работа казалась опасной. Периодически, когда случалось очередное чрезвычайное происшествие или громкая авария, мама начинала старый разговор "Ах, как жаль, что Женя не стала инженером-машиностроителем на заводе…". Мол, сидела бы себе на заводе, чертила гайки с резьбой и…

И сдохла бы от скуки, — заканчивала фразу Евгения.

Родители еще не знают, что их младшая дочь таксует… Вот крику бы было! Маша хранила эту тайну во имя мира и спокойствия в большой русско-еврейской семье Петровых-Натансон.

— Дед дома?

— Нет, его вызвали консультировать на операцию. А бабушка к тебе уехала.

— А я сегодня у родителей. Не успела на автобус. Мама уже спит, папа на дежурстве.

— Как там твой профессор?

— Профессор — хорошо. Я — плохо.

— Рассказывай! У меня все равно никого нет. Тухлая смена. Одно пробитое колесо и сигналка с глюками. Прикинь, баба два часа в тачке просидела! Ждала, что двери сами чудесным образом откроются. Я ей говорю: «Надо диагностику по полной делать». Она мне: «Нет, я тороплюсь. Разблокируйте двери». А аккумулятор…

— Жень, — остановила ее сестра. — На слове "рассказывай" надо было остановиться и слушать меня. В общем, я решила больше не встречаться с Андреем.

— Я даже не спрашиваю почему. Мне больше интересно как? Если вы работаете вместе.

— Тут такое дело… — Маша сделала паузу и вздохнула. — Он не знает, что мы вместе работаем.

— Это как?

— Он не знает, что Мариам и Мария Владимировна это один и тот же человек.

— Он у тебя слепой что ли? — хохотнула Женя.

— Мы на работе ни разу не виделись. Я его избегаю.

— Эм-м… А зачем?

— Сначала хотела поиграть, потом позлить его, потом стало страшно, а вчера… А вчера он сообщил, что не сильно будет страдать, если мы больше не встретимся. Кстати, у меня вчера был секс, — Маша вздохнула. — Очень хороший секс… А завтра я спрошу декана, как мне уволиться.

— Мариам, ты такая дурочка, что я таки не уверена, что мы родственники, — Женя пародировала бабушку. — Вы в нашем миллионном городе умудряетесь на каждом углу сталкиваться! Разве это не судьба? Или ты что, переезжать собралась, лишь бы его больше не видеть?

— Я пока решила попробовать прожить хотя бы пару дней, не думая о нем.

— Ну, попробуй, — хмыкнула сестра. — Заранее говорю, что не верю в успех этого предприятия. O, я пошла! Там бабу с сигналкой на эвакуаторе привезли. Говорила же, надо машину оставлять, диагностику делать. А аккумулятор…

Женя отключилась, не договорив и не попрощавшись. Ее ждала любимая работа и полное отсутствие душевных терзаний. Сестра сама выбирала мужчин и сама же ими крутила, как гайками шкива. Впрочем, ее подход к отношениям тоже не принес ей большого успеха на этом поприще.

Мариам уселась на подоконник, сонно уставившись на знакомый пейзаж. Окна бывшей детской комнаты выходили на парк. Были видны верхушки сосен и покрытое инеем колесо обозрения, которое Женя в детстве звала «колесом оборзения». Девушка закрыла глаза, вспоминая, как Нагорный бродил по двору театра, ожидая ее появления. Как-то глупо все получилось… В самом начале Маша была так воодушевлена, буквально летала на крыльях. А теперь готова была рыдать от собственной глупости и страха.