Любовь к таинственности, или Плохая память - Лариса Соболева

– Если чего задумал, начальник, я просто так не дамся.

– Мое слово надежное. – Ох, до чего же здорово сказал это Чехонин! Не напыщенно, а твердо, весомо. – Ты приходил к женщине из седьмой квартиры на Коммунаров, дом тридцать?

– Знаешь же, – шмыгнул носом Брага. – Чего спрашиваешь?

– Ее нашли убитой с финкой в груди.

– Это не я, – просипел Брага злобно.

– Как ее зовут? Мы не нашли документов.

– Предъявки (на блатном языке так назывались документы) у ней имелись, сам видал, а чего в них написано, я не любопытствовал. Настоящего имени не знаю, а звали ее Дамка.

– Она из ваших?

– Вроде нет, но к нашим прибилась. В лагере сидела с моей гражданской женой. Та отписала мне, чтобы я подмог Дамке.

– В чем заключалась помощь?

– Устроить. Обзнакомить. Искала Дамка кого-то, но я ж в таких делах не помощник.

– Где сейчас твоя гражданская жена?

– Не знаю. У меня теперь другая.

– Чем занималась здесь Дамка?

– Кхе… – криво усмехнулся Брага. – Баба-то рыбинка (то есть красивая), тем и промышляла. Но не со всяким, нет. Пару раз я приводил к ней хахалей. Один так просто жилы рвал за ней.

– Кто?

– Француз.

– На самом деле француз?

– Татарин. Погоняло у него (то есть кличка) – Француз. А вообще-то он Абдукаликов. Усики тонкие носит, костюмчики, галстуки – порядочным прикидывается.

– Чем промышляет?

– А всем понемногу. Мухлюет, в карты играет, спекулирует.

– Адресок дашь?

– Мне он не кореш, просто в картишки перекидывались…

Однако Брага назвал адрес, только не помнил номер квартиры. Чехонин достал финку, показал ему:

– Встречал такую?

Тот выпятил нижнюю губу, рассматривал, не беря в руки, отрицательно мотнул головой:

– Знатный финак, маловат тока. Впервые вижу.

– А серьги такие видел на ком-нибудь из женщин?

Тот же ответ – нет.

Мы приехали на трамвае к парку, от него спустились вниз, прошли несколько кварталов. Среди купеческих домов прошлого века нашли нужный, где квартир немного, жили в них люди непростые. Впрочем, нам и не пришлось бы долго искать квартиру, на одной двери висела табличка «Абдукаликов Р.».

Я позвонил несколько раз – никто не вышел. Чехонин опустил глаза вниз, вдруг присел, голову наклонил к полу. Я согнулся, присматриваясь, что так заинтересовало капитана. И обнаружил довольно свежие темные потеки, выступавшие из-под двери.

– Кровь, – сказал Чехонин и взялся за ручку.

Дверь оказалась не заперта, но ее что-то подпирало изнутри, открыть было невозможно. Мы навалились, с трудом отодвинули, не зная, что именно. Я хотел войти через узкую щель внутрь, но Чехонин меня отстранил, сначала заглянул в квартиру, после сказал мне:

– Найди телефон и вызови ребят. Похоже, здесь труп.

Я стал звонить в соседние квартиры, и в одной из них оказался телефон.

Француза убили кухонным ножом двумя ударами в живот. Ударили на кухне, но он еще некоторое время был жив. Судя по кровавым следам, оставленным им на стене, Француз пробирался к выходу, очевидно, за помощью. Даже смог открыть дверь, но упал на створку, сполз по ней на пол и умер. Произошло убийство примерно сутки назад, но никто из соседей не видел, кто к нему приходил в тот роковой для него час, а также никто не слышал шума. Правда, пожилой сосед с профессорской бородкой припомнил, что к Французу часто по вечерам приходила шикарная женщина. Чехонин достал фотографию из планшета, показал ему:

– Эта?

– Она, она, – закивал старичок. – Что за женщина… Фея!

– У вас улица тихая, безлюдная, узкая и вся как на ладони. Скажите, вы не замечали здесь подозрительных людей? Например, кто-нибудь посторонний не вертелся возле вашего дома?

– Извините, не заметил, – ответил мужчина.

– Я видала, – сделала шажок вперед пожилая, но весьма подвижная женщина. – Несколько раз видала женщину… молодую… Так не она ж его…

– Что женщина делала?

– А прохаживалась туды-сюды. Вроде как ждала кого. Идет эдак медленно, глазами стреляет, а в кого стреляет? По нашей улице редко люди ходят, тока свои. И вроде на окна нашего подъезда украдкой поглядывала.

– Как она выглядела? – задал следующий вопрос Чехонин.

– Хорошо, очень хорошо. Одетая прилично, с иголочки. Пальто на ей модное, цвета беж. Туфли на каблуках, хорошие, коричневые, не нашенские – я сразу заметила. У хозяйки моей наподобие имеются… Я тут, извиняйте, в домработницах служу. А еще шляпка… шляпка на ей была вот туточки… – Не умея объяснить, женщина сложила ладони на макушке.

– Еще что вас привлекло в ее внешности?

– А все… Ну, сумка на руке висела. Коричневая.

– Сколько ей лет?

– Дык я ж не спрашивала. А навскидку… нет, не знаю. Что не старая она, точно. Сильно краски много на лице, и трудно сказать, – мотнула она головой.

– Ну, скажите хотя бы, до тридцати ей? – был настойчив Чехонин.

– Ага. До. А может, и нет.

– Больше?

Тетка пожала плечами несколько раз. У Француза соседи не бывали, поэтому не могли сказать, пропали ли из его квартиры какие-то вещи, были ли вообще у него ценности. Но то, что в шкафах наскоро рылись, в глаза бросалось. В общем, единственная ниточка, связывающая с Дамкой, оборвалась. Обыск затянулся, а я поглядывал на часы. Только в полвторого ночи мы освободились, идти к Агнии уже никак было нельзя.

С каким нетерпением я ждал следующего вечера! В семь уже был перед дверью Агнии, изрядно волнуясь. Цветов не нашел. Да откуда они в ноябре-то? Зато стащил из дома банку вишневого варенья. Девушка открыла и ахнула:

– Устин! А почему вы вчера не пришли?

– Служба, – сказал я так, как это сделал бы Чехонин. – Можно?

– Конечно. Я очень рада, очень.

У Агнии было чисто и уютно. Мы пили чай с вишневым вареньем и печеньем, которое она сама испекла еще вчера к моему приходу. Агния болтала без умолку, будто встретилась со старым приятелем, которого давненько не видела, рассказывала обо всем на свете, мечтала. А я смотрел и смотрел на нее, ничего толком не слыша. При ярком освещении она показалась мне еще лучше, ее искристые и лукавые глаза завораживали… нет, испепеляли мое сердце. А ее улыбка… Подобных улыбок не бывает! Волосы она не завивала по тогдашней моде, они были разделены на пробор, спускались по щекам, а на затылке закручены в небольшой узел. Да и трудно было представить Агнию в кудряшках, хотя ее общительности и смешливости, в какой-то степени и легкомысленности соответствовали бы как раз кудряшки.