Семя Ветра - Александр Зорич

– Да, Гамелины, – подтвердил его предположение Горхла, поднимаясь на ноги. Сквозь его пальцы медленно сочилась серая пыль. – Там теперь даже хуже, чем здесь, а здесь очень плохо, – веско добавил Горхла, покосившись на свой топор.

«Жаль. Красивое было место», – подумал Герфегест и в его груди всколыхнулось далекое воспоминание. Осанистые кипарисы, гул шмелей над тяжелыми чашами напоенных зноем цветов, жирные улитки, оставляющие на шероховатых, прокаленных солнцем камнях длинные слизистые следы.

Вовсе не противные, как считают многие. В особенности харренские дамы. В отличие от Алустрала, где улитка – животное знания, животное, напоминающее о домашнем очаге, в Харрене улитка – тварь очень непристойная, милостивые гиазиры.

Герфегест с трудом отогнал от себя дивное видение – цветущий Лорнуом. Такой, каким он никогда уже не будет.

Пелны, которым принадлежал архипелаг Лорнуом, были повинны в гибели многих и многих Конгетларов. Герфегесту не за что было любить Пелнов. Но острова архипелага, прозванные Шмелиными, были красивы. Почему мир так своеволен?

– Мы будем сидеть здесь до вечера? Вы что, Лорнуома никогда не видели? Может, лучше пообедаем? У меня уже голова кружится от вашей солонины, – прогнусил Двалара. Он был единственным из отряда, кто не побрезговал сесть прямо на острые каменные обломки, покрывавшие вершину холма.

Встреча со Слепцом не пошла Дваларе на пользу. Он по-прежнему был мертвенно-бледен и с трудом переставлял ноги. На исходе каждого дня Горхла и Герфегест попеременно подставляли ему плечо, чтобы он мог хоть как-то идти.

Нрав Двалары стал еще более несносным – он все время жаловался, ныл, выражал недовольство. Он беспрерывно хотел есть и что ни час канючил пищу и воду! Утром Герфегеста навестила не вполне гуманная мысль: возможно, стоит задушить Двалару на рассвете – терпеть его не было сил. Он с ужасом прогнал ее прочь, впервые за время пути осознав, что хочет он того или нет, но строй его мыслей мало-помалу становится строем мыслей человека Алустрала – безжалостного и прагматичного воина.

Горхла демонстративно сплюнул.

– Что-то не так в Калладире. Будьте начеку. А ты, Двалара, заткнись, не то я заткну твою вонючую пасть своим кулаком. Идемте.

Они начали спуск – туда, где их ждал корабль. Туда, откуда доносился едва ощутимый запах позабытого океана.

2

Руины и серые холмы остались позади. Герфегест спинным хребтом чуял опасность, но все никак не мог понять, откуда она исходит. Киммерин опасливо озиралась. Горхла был мрачен как туча.

Корабль покачивался на воде, прикованный крупнозвенчатой цепью к массивному кольцу на железном стержне. Стержень уходил глубоко в каменный монолит пристани.

Еще стоя на холме, Герфегест понял, что их ждет «морская колесница» – изрядная диковина даже для Алустрала. Корабль не был ни гребным, ни парусным. В него запрягались исполинские каракатицы. Мачта, рассчитанная на небольшой косой парус, впрочем, была. На всякий случай.

Замок на цепи, удерживающей «колесницу», был прост и надежен – металлический короб с фигурным отверстием, по форме напоминающим трехлучевую звезду.

Горхла перевернул свой топор. Стальной копейный наконечник на конце его боевого топора состоял из трех выступающих острых ребер. Так что в плане получалась трехлучевая звезда.

Наконечник ладно вошел в отверстие. Внутри металлического короба раздался громкий щелчок. Цепь со звоном упала на пристань.

Неужели так просто?

Они поднялись на борт. Несмотря на свои скромные размеры, «морская колесница» была палубным кораблем.

В неглубоком трюме хранилась сбруя для каракатиц, несколько двухведерных кувшинов сохраняли виноградный сок и воду, имелось вдосталь орехов и вяленого тунцового мяса.

«Почти императорская роскошь», – удивился Герфегест.

Противоестественно оголодавший после ранения Двалара вопил от радости – наконец-то ему дадут спокойно отожраться. Киммерин с позволения Горхлы раскупоривала кувшин с виноградным соком, запечатанный вощеной тканью. Как и многие женщины, Киммерин втайне была сластеной.

Настроение отряда резко пошло в гору. Даже Герфегест невольно заулыбался. Ведь все-таки море!

Люди Алустрала, кроме, пожалуй, людей Дома Хевров, чувствуют себя на борту любой самой утлой посудины в большей безопасности, нежели на берегу.

И если степные кочевники грюты полагают лучшим ковром степь, а пологом шатра – небеса Асхар-Бергенны, то люди Алустрала считают лучшей музыкой плеск волн за бортом корабля, а лучшим благовонием – соленый морской ветер.

Очень скоро на щеках Двалары проступил сытый румянец. Глаза Киммерин засияли. Даже Горхла сбросил маску мрачной озабоченности, которая так не шла его некрасивому лицу. Неужели путешествие через Пояс Усопших окончилось?

– Эй, салага! – Горхла игриво ткнул Герфегеста, застывшего в нерешительности над сбруей каракатиц, кулаком в бок. – Подбери свое хозяйство и волоки упряжь наверх.

Герфегест окатил Горхлу ледяным презрением истинного Конгетлара.

– В Доме Конгетларов не заведено в присутствии дам говорить «хозяйство». В Доме Конгетларов это называется «яйца».

Все четверо, трое мужчин и одна женщина, искренне расхохотались – впервые за все время их путешествия.

3

Подготовленная упряжь, рассчитанная на пятерых каракатиц, была закреплена за поворотную балку посреди корабля, благодаря чему опытный пастырь мог управлять скоростью и направлением движения. Эта балка, насколько помнил Герфегест, называлась у пастырей запросто – «воротило».

Теперь оставалось только найти тех, кто согласится подставить свои скользкие шеи под здоровенные, обшитые кожей хомуты. Но кого? Относительно этого у Герфегеста имелись лишь самые смутные догадки. И он с немалым интересом наблюдал за Горхлой.

В руках карлика после непродолжительных манипуляций с бездонной сумой оказалась длинная флейта с шестью отверстиями.

Рядом с «воротилом» над палубой выступал на высоту человеческого роста медный изогнутый раструб, обращенный к корме. Горхла встал рядом с ним и поднес флейту к губам.

Раздался первый, одинокий и протяжный звук. Вслед за ним – череда быстрых, отрывистых, резких нот, которые вознеслись, казалось, к самым небесам.

Горхла отнял флейту от губ и прошептал короткое заклинание. Потом заиграл снова.

Вскоре на лбу Горхлы выступили капли пота. На шее вздулись толстые, непропорционально огромные для его комплекции вены. Он стал похож на странное, ни с чем не сообразное растение, оплетенное хищными толстыми лианами. Спустя несколько коротких варанских колоколов он прекратил игру и приложил ухо к медному раструбу.

– Похоже, они сейчас очень далеко. Видишь – Горхла совсем не в себе, – шепнула Киммерин Герфегесту.