Игрушка белоглазого чу - Глеб Васильев

Через минуту Геша, ругающийся на чем свет стоит и потирающий запястье толстяк в компании восходящей звезды хип-хопа, стояли на остановке, глядя в след квадратному заду уходящего трамвая.

«Ты когда свой сраный ягуар из сервиса заберешь?» – сквозь зубы процедил Миттелшниц. «Да я его только сегодня отдал…» – начал было оправдываться Алексей. «Трамвайчик, блядь, пятерочка, нахуй! Романтика, ебанаврот! В следующий раз, если я скажу, что едем на такси, поедем на такси. Понял?!» – Иван Миттельшниц злобно сощурил поросячьи глазки. Алексей привычно кивнул. «Короче, если до завтра не напишешь для уважаемого папика деньрожденную песенку, я тебя выебу, высушу и откажусь. Понял? Такую, что он эти именины сердца до гроба запомнил. Эксклюзив нужен стопроцентный. Негра найми, чтоб он тебе за сотку помог – не ебет, но чтоб песня…» – толстяк закатил глаза – «Сам понимаешь». Не дожидаясь, пока Алексей снова кивнет, Миттельшниц махнул рукой, ослепительно сверкнув тяжелым золотым браслетом, проворно влез в тут же остановившуюся машину и исчез в том же направлении, что и трамвай. Не особо понимая, что происходит, Геша, даже мельком не вспомнив, как в школе писал сочинения за ленивых одноклассников и получал за это то жвачку, то копеечку, нюхом учуял, что это его шанс. Нужно немного побыть негром и на ужин хватит. Трясясь от нервного напряжения, боясь не успеть, упустить рэпера, Геша разразился скороговоркой – «Эй, Алексей, йоу! Не плачь, не робей. Бей! Йоу, на все забей, давай комон-комон. Всего сто грина, и папик не злой. Да! Он хороший, он пригожий и в прихожей он протянет ладошку – тебе и ни бэ и ни мэ, давай-давай. Как бы чего ни болело, ни прошло, не вылезло да ни пришло, хей! Мигера-мигера-микерафон, слон-дилидон-дили-дали-рэпафон!».

«Слышь, чел,» – Алексей обернулся, так и не дойдя до остановившегося в нескольких шагах такси, смерил Друзилкина удивленным взглядом, – «не хочешь сотку заработать?».

22. Две звезды

Я должен буду утверждать, что по-настоящему современным является такое искусство, которое не является искусством…

Х. Ортега-и-Гассет «Искусство в настоящем и прошлом»

Побитая девятка баклажанного цвета с грустным грузином за рулем везла новых знакомых на хаус (так рэп-пророк называл свое жилище). Коротая время, Алексей рассказал Друзилкину историю своей жизни – было видно, что молодой гуру истосковался по простому человеческому общению.

Родилась восходящая звезда в одном из городков Тенькинского района Магаданской области, мнящей себя краем. Алексею родина действительно казалась самым настоящим краем – в том смысле, что забраться в более глухой угол уже не возможно. Перспективных направлений деятельности, которыми молодежь могла начать зарабатывать на кусок хлеба, на всю область было два – добыча угля и золота. В шахтеры или старатели брали легко и охотно, но серьезного минуса не скрывали – начав работать простым добытчиком, человек, как правило, этим же и заканчивал. Фильтровать своими легкими тысячи кубометров воздуха, содержащие тонны зловредной пыльцы, трястись с отбойным молотком до тех пор, пока мясо с костей не отвалится, год за годом, без надежды на повышение зарплаты или карьерного роста. Такая перспектива Алексея, как и большинство его сотоварищей, не прельщала, но лишь он один сумел не махнуть рукой, не сказать «а куды деваться-то?» и не бухать по-черному, оплакивая свою мертворожденную судьбу. Вместо того, чтобы отправиться покорять Москву (такова была общепризнанная альтернатива копям царя Соломона), Алексей затянул поясок потуже, притягивая кожу к позвоночнику – живота как такового не имелось, и устроился полотером в единственное публичное заведение городка – ресторан «У дяди Бори». Такой выбор родных Алексея не порадовал, отец, потомственный шахтер, в глаза называл сына спиногрызом, тунеядцем и оболтусом, а мать частенько всплескивала руками, бормоча «господибожетымойзачтотакоенаказанье», а после долго плакала, закрывшись на кухне. От печали жены отец зверел еще пуще – случались и побои. Алексей не выдержал и покинул родительский дом, поселившись в подвале ресторана.

«У дяди Бори» Алексея особо не привечали, так как с душевной теплотой поминали его предшественницу, тетю Клаву – бойкую бабенку, острую на язычок и мужиков жалеющую, как слабый пол. Тетя Клава могла и с посетителем парой шуток переброситься, и сплетенку каждую всегда первой знала, и выпить в компании хорошенько не чуралась, а выпивши полы драила так, что в кривых досках отражение свое можно было увидать. Работала бы тетя Клава в ресторане до выхода на пенсию (и то, вряд ли бы так просто отпустили – любили ее люди), да не сложилось. В тот черный день случился день рождения у Нурсултана Надирбегова. Дагестанец, придя в ресторан «У дяди Бори» уже изрядно веселым, привел с собой толпу заливающихся дурным блеяньем немытых цыган, тащащих на велосипедной цепи тощего облезлого медведя. Медведь гремел костлявыми ребрами, дышал, словно в приступе астмы, и упирался всеми лапами, но на него никто внимания не обращал. Кроме Бориса Карловича Иванова – хозяина ресторана. Борис Карлович вышел на встречу Надирбегову и компании, сдержано поздравил с праздником и попросил очистить помещение, сделав акцент на том, что с животными вход в ресторан строго воспрещен. Нурсултан жестом велел цыганам играть «мохнатого шмеля на душистом хмелю» на пол тона ниже, обнял Бориса Карловича за плечи и гаркнул в самое ухо «Плачу за все!». Иванов, теребя в кармане мобильник с горячей кнопкой вызова милиции и крыши – кто раньше приедет, осторожно поинтересовался, чем именно собирается расплачиваться досточтимый юбиляр. Никто в городке (даже тетя Клава) толком не знал, чем промышляет Надирбегов. Ходили слухи, что дагестанец печатает фальшивые деньги и готовит левую водку, но при деньгах его никто ни разу не видел, поэтому причастность Нурсултана к какому либо из этих бизнесов была недоказуема. Не удивительно, что Борис Карлович сомневался в платежеспособности Нурсултана. «Вот этим!» – в ответ Иванову Надирбегов вытащил из-за пояса тряпицу, размотал ее и явил восторженным взорам публики в лице Бориса Карловича и золотозубых цыган толстую пачку новеньких хрустящих стодолларовых купюр. Эффект был достигнут – Иванов сам полез к Нурсултану обниматься, а цыгане в две гитары и десяток скрипок с сумасшедшей скоростью запилили 24-й каприс Паганини. Даже медведь перестал дохать и упираться. Разразившись пышной поздравительной речью и схватив из тряпицы денег сколько в руку умещалось, Борис Карлович криком погнал всех официантов накрывать стол для дорогого гостя, а сам тихонечко потрусил в сторону ближайшего обменника. Сев царем во главе стола, Нурсултан принимал поздравления от все тех же цыган и звал всех присоединится к празднеству. Посетители ресторана, покинутые официантами, приглашения не приняли, вместо этого покинув заведение не заплатив. Шота Васильевич Кругель, отвечающий за живую музыку, погрозил цыганам кулаком, взял свой синтезатор под мышку и тоже ушел. Кроме суетящихся официантов, именинника и его зловонных гостей в ресторане остались лишь повара да уборщица тетя Клава. Повара были сильно заняты заказом Надирбегова, поэтому к застолью присоединилась одна тетя Клава. Когда и как Нурсултан пронес в ресторан ящик собственной водки остается загадкой, но к моменту возвращения разъяренного Иванова из обменника (доллары оказались фальшивыми) за сдвинутыми столами находилось четырнадцать трупов: – Надирбегова, тети Клавы, и двенадцати цыган, один из которых медведь успел изрядно обглодать. Экспертиза показала, что выставленная юбиляром на стол водка есть ни что иное, как динатурат. Дело быстро закрыли, но тетю Клаву оплакивали всем городом.