Первичный крик - Артур Янов

Спустя некоторое время психотерапевту становится практически нечего делать во время сеансов — только молчать и наблюдать. Когда пациент оказывается внутри своего чувства, он снова «там», переживая его — вдыхая аромат, слыша звуки, вновь переживая те физические ощущения, которые он уже переживал когда‑то, и которые были блокированы много лет назад. Больной, которого родители любили за то, что он умел контролировать свои действия, и который не мочился в пеленки с полуторагодовалого возраста, в первичном состоянии испытывает почти непреодолимый позыв на мочеиспускание, который он привык подавлять с самого раннего детства. Надо помнить о том, что втакие моменты больной всем своим существом пребывает в той сцене прошлого, и любой разговор с психотерапевтом может отвлечь его и вернуть к действительности. Предоставленное своему естестве иному течению чувство неизбежно приведет пациента к своему началу, чего никогда не может произойти от простого обсуждения этого чувства пациентом и психотерапевтом.

Есть ряд признаков, весьма характерных для первичного состояния. Одним из таких признаков является лексикон. Если больной начинает употреблять характерные детские словечки, то это означает, что он находится в первичном состоянии. Когда, например, один доктор философии воскликнул: «Папа, я описался!», то я понимаю, что этот человек не лицедействует. Если же больной начинает сквернословить, например, говоря: «Отец! Ты ублюдок!», то, скорее всего, это всего лишь предпер- вичное состояние.

Еще одним качеством первичного состояния является тот способ, которым пережитые в нем младенчество и детство приводят личность пациента к большей зрелости. Это происходит

потому, что устранение прошлого из личности, позволяют человеку стать по–настоящему взрослым, а не играть взрослого. Короче говоря, человек становится тем, кто он есть в действительности. Часто, пребывая в первичном состоянии, пациент, по видимости, буквально впадает в детство — он кричит, плачет как годовалый ребенок, но выходя из первичного состояния, он обретает более глубокий и богатый голос, взамен того писклявого инфантильного голоска, которым он обладал до лечения.

Если пациент пережил свое прошлое во время первичного состояния, он склонен терять нить времени. Иногда пациенты говорят: «Мне кажется, что прошло много лет с того утра, когда я вошел в этот кабинет». Когда я прошу пациента оценить, сколько времени он провел в кабинете, то иногда в ответ слышу: «Думаю, что лет тридцать». Представляется, что те минуты и часы, которые он в действительности провел на кушетке, он жил в прошлом, далеком прошлом, в своем прежнем, давно забытом окружении.

Пациенты описывают первичное состояние, как переживаемую в сознании кому. Хотя они могут выйти из первичного состояния в любой момент по собственному желанию, они предпочитают не делать этого. Они прекрасно сознают, где они находятся, и что с ними происходит, но находясь в первичном состоянии они заново переживают всю свою прошлую жизнь и полностью поглощаются ею. Они и до этого были постоянно поглощены своим прошлым, но тогда они проигрывали, а не переживали его. Даже их сны обычно были полны прошлым. Таким образом, первичное состояние просто ставит прошлое на предназначенное для него место, туда, где оно должно быть в норме, что наконец позволяет пациенту начать жить в настоящем.

Первичный крик

Первичный крик — это не просто крик как таковой. Не используется он и для снятия напряжения. Если этот крик возникает от глубокого, разрушающего чувства, то я убежден в том,

что это исцеляющий крик, а не просто сброс напряжения. В любом случае, однако, исцеляет пациента не крик сам по себе, а первичная боль. Первичная боль является лечебным, исцеляющим средством, потому что она означает, что больной, наконец, может чувствовать. В тот момент, когда пациент начинает ощущать душевную боль, первичная боль исчезает. Невротик страдает, потому что его организм постоянно настроен на боль. Это страдание обусловлено страхом перед нарастанием напряжения.

Истинный первичный крик невозможно спутать ни с чем. У него свой неповторимый характер — он глубокий, громкий и непроизвольный. Если психотерапевту удается внезапно убрать какую‑то часть защиты, и больной остается обнаженным и беззащитным перед своей первичной болью, то пациент кричит, так как душа его открылась истине. Хотя крик является вполне распространенной реакцией, он все же не есть ни единственный, ни обязательный ответ на внезапную уязвимость по отношению к первичной боли. Некоторые люди вместо крика мычат, стонут, извиваются и бьются в судорогах. Результат во всех случаях один и тот же. То, что выходит наружу, когда человек кричит, есть единичное чувство, лежащее в основе тысяч прежних переживаний. «Папочка, не бей меня!»; «Мама, мне страшно!». Иногда пациент просто вынужден кричать. Это крик, вознаграждает его за сотни шиканий, высмеиваний, унижений и порок. Он кричит теперь, и кричит только потому, что раньше ему наносили раны, из которых не давали вытечь ни одной капле крови. Как будто кто‑то всю жизнь колол его иголкой и не позволял даже один раз крикнуть «ой!».

Сопротивление

Но первичная терапия не всегда протекает так гладко, как можно подумать, прочитав мое описание. Защита — сама по себе — это сопротивление ощущению чувства. Поэтому у пациента всегда — в той или иной форме присутствует сопротивление, и оно продолжается до тех пор, пока в неприкосновенности остается хотя бы одна какая‑нибудь часть защитной сис

темы. Многие больные решительно отказываются кричать на своих родителей. Эти пациенты на протяжении многих лет посещали психоаналитиков и говорят: «Слушайте, я все это проходил за много лет. Я знаю, что все это означает, и какой прок просить меня об этом?» Я допускаю, что они действительно ничего не понимают до тех пор, пока все же не начинают кричать. Пациенты бывают весьма сильно смущены этими «инфантильными упражнениями». Один молодой психолог спросил: «Вам не кажется, что вы впадаете в упрощенчество?» Но понимание головой, что вас не любили всю жизнь — это расщепленный опыт — половинчатое переживание, в котором не участвует «тело». Просить о любви — это совсем иное дело. Невротическая борьба начинается именно из‑за того, что ребенок не смеет прямо попросить о любви; такая просьба приносит только отторжение и боль. Поскольку борьба— это вечная символическая мольба о любви, то заставить пациента прямо о ней попросить (Пожалуйста, полюби меня, мама) — означает убрать борьбу и снять защитное покрывало с первичной боли.

Иногда сопротивление бывает физическим. Пациента просят выдохнуть, но он поступает наоборот. Он загоняет воздух в легкие, вместо того, чтобы вытолкнуть его из горла. Такая неспособность к выдоху часто наблюдается у невротиков, в частности у зажатых личностей, которым все приходилось держать в себе. Физическое сопротивление представляется машинальным, чисто автоматическим. Напрягаются мышцы гортани, больной сгибается пополам, свертывается в клубок — только для того, чтобы отключить чувство. Дело заключается в том, что ни один больной, как бы неудобно он себя ни чувствовал, никогда просто так, с первого раза, не ляжет спокойно на спину и не сольет наружу свой невроз.