Зверь - Ане Риэль

испуганно отшатнулся. Потом он ощутил, как мягкая детская ручка нежно гладит его по щеке, и у него засосало в животе.

– Привет, дружок, – прошептал он мальчику.

Леон с бульканьем засмеялся в ответ. Он засмотрелся на Мирко с выражением, напоминавшим восхищение, продолжая рукой ощупывать лицо и шею. И еще усы, их особенно тщательно. Глаза мальчика сияли, ямочки плясали на щеках и придавали ему удивительную живость. А потом он вдруг потянулся вперед и доверчиво прижался к груди Мирко. Его дыхание выровнялось, и он вскоре уснул.

Мирко испытал непривычную и совершенно неожиданную радость.

В последующее время Даника много раз просила Мирко помочь с Леоном, и он, не раздумывая, соглашался. Еще он стал придумывать всевозможные поводы вернуться к дому, пока Карл работал в поле. Часто у него появлялось ощущение, что Даника следит за ним в окно, потому что едва он подходил ко двору, как она уже стояла в дверях и звала его. Мирко замечал изменения в ее лице. Она светилась, завидев его. Причина была скорее в перспективе такой желанной передышки от Леона, чем в радости от короткой встречи с Мирко, – он это понимал. Тем не менее для него это было счастьем.

Судя по всему, для Леона Мирко тоже что-то значил. По крайней мере, тот всегда издавал короткий торжествующий крик и протягивал вперед руки, как только замечал юношу. Эта неприкрытая преданность пронзала Мирко в самое сердце, и с каждым разом он все сильнее привязывался к малышу. Во время игры с Леоном или убаюкивания младенца он на мгновение мог позабыть все на свете. Даже Данику.

– Он не хочет отпускать тебя, – сказала она однажды, когда Мирко собрался передать Леона. Она опять ходила в комнату позади хлева. Говорила, что там спокойно.

Леон уставился на Мирко, вцепившись в его рукав, и над чем-то засмеялся. Может, над тем, как у Мирко раскраснелись щеки. Жар прилил к лицу, пока он пытался ослабить хватку малыша. Силился вывернуться из детских пальчиков чуть ли не рывком, но Леон не выказывал признаков боли, скорее наоборот.

– Похоже на то, – согласился Мирко, стараясь скрыть свои усилия. Леон очень быстро набирал вес, и его стало тяжело держать, но раз у Даники с этим трудностей не было, Мирко тоже не подавал виду. Она, должно быть, очень сильная женщина, думал он. Еще сильнее его мамы.

– Спасибо за помощь, – прошептала Даника, поудобнее перехватывая Леона. – Иди в амбар, приведи в порядок сбрую, пока Карл не вернулся.

Мирко кивнул, быстро улыбнулся ей, повернулся спиной и попробовал быстрыми шагами пересечь двор. У него никак не получался естественный темп. Так часто бывало, когда она рядом. Тело не слушалось. Сейчас он надеялся только дойти до амбара, не споткнувшись о собственные бессильные ноги.

Он чувствовал на себе ее взгляд.

И она это отлично знала.

Карл иногда удивлялся, что Мирко много убирался в постройках, вместо того чтобы проводить время в полях. Это казалось Карлу ненужным, ведь он отлично справлялся в одиночку. Мирко уже давно чувствовал, что отцу семейства не терпится от него избавиться. Да-ника в свою очередь просила Мирко делать вид, что он помогает справиться с другими задачами на ферме. Того, что он присматривает за Леоном, Карл не поймет, считала она.

– Он думает иначе, чем мы с тобой, Мирко.

Мы с тобой.

Мирко не совсем понимал свое положение. В конце концов, его всегда учили не врать, и тем неприятнее было все глубже зарываться в ложь.

Он успокаивал себя тем, что девятая заповедь относится к самым невинным, и раз Даника просит именно его… Бог его простит. Насчет матери он не был так уверен. Она всегда много внимания уделяла тому, как важно соблюдать десять заповедей, и не ленилась часто про них напоминать.

Больше всего он боялся реакции Карла, если тот когда-нибудь обнаружит сокрытое. Хоть рабочий и выглядел угрожающе, Мирко он никогда не казался опасным. В последнее время на Карла находила угрюмость, с которой было сложно справляться. Еще от него исходил запах алкоголя, которого раньше не было, – по крайней мере, не так часто. Нельзя знать наверняка, что может произойти, если его разозлить, особенно пьяного.

«Нальешь самогон на израненную душу, получишь дьявола», – сказала как-то мама Мирко. В то время по округе ходили слухи о виноградаре, который застрелил брата и жену. Крестьянин тот был пьян в стельку, когда это сделал. А его жена уже давно крутила шашни со свекром.

Еще одна мысль беспокоила Мирко. Мысль о том, что Карл может быть жестоким по отношению к Данике, когда они остаются наедине. Он никогда не забывал то утро, когда великан вернулся на ферму после исчезновения и набросился на Данику в поле, без предупреждения, как какое-то животное. Она так громко кричала – явно от боли.

А может, это все же было что-то еще. Мирко сомневался.

Она ведь вышла замуж за этого человека.

Каждый раз, когда воспоминание об этом эпизоде в поле всплывало в голове у Мирко, все тело напрягалось от злости и раскаяния. Он часто представлял себе, что следовало сделать в тот день, вместо того чтобы просто стоять на месте в оцепенении. В моменты наибольшего возбуждения он представлял себе, как рванул вперед, поднял Карла за подбородок и одним дерзким ударом убрал его из их жизни.

Если бы только не шестая заповедь[4]и еще не то, что Мирко по природе не был жесток. Он не мог никого убить, даже Карла. Мог только послать к черту. И возжелать его жену.

Естественно, он не осмелился спрашивать Данику, что на самом деле происходило между ней и Карлом. Но его беспокоила ее усталость. По глазам было видно, что она не высыпалась, хотя изо всех сил старалась это скрыть. У Мирко все время складывалось впечатление, что она истерзана и физически, и морально. Было трудно определить, в какой степени виноват Карл, а в какой – Леон. На какую-то долю действительно был виноват ребенок. Но Мирко хотелось, чтобы Карл был повинен в ее несчастье и синяках, тогда бы у него была весомая причина ненавидеть этого мужчину. Леона он ненавидеть не мог. Младенец не знал, что творил, когда слишком сильно сжимал ладошки. Он вырастет и научится.

Мирко старался не обращать внимания на то, что от Даники тоже могло иногда пахнуть, когда она возвращалась из комнаты за хлевом. Пахнуть настойкой.

Как-то утром он зашел к ней в комнату и увидел ее в