Дневник пани Ганки - Тадеуш Доленга-Мостович

– Кто вас с ним познакомил?

С каким удовольствием я втянула бы во все это Гальшку. Пусть бы и она развлеклась, как я. Потому что все это по ее вине. Кто бы мог подумать, что Роберт окажется шпионом? Страшные люди. Как же они умеют маскироваться.

– Совершенно не могу вспомнить, – уверила я майора. – Должно быть, это сделал кто-то при случае.

– Знал ли Тоннор вашего мужа?

– Ах, боже сохрани!

– Как часто вы его проведывали?

– Почти никогда. Сколько же? Может, раза два в жизни…

Майор взглянул на меня с явным недоверием:

– Прошу прощения. Вы должны говорить нам чистую правду. Если окажется, что вы действительно понятия не имели о том, кто такой Тоннор на самом деле, о ваших показаниях никто не узнает. Как часто вы бывали у него?

– Н-н-ну… Несколько раз.

– Бывал ли и он у вас?

– Боже сохрани!

– Пан Тоннор разговаривал с вами о делах вашего мужа? Знал ли вообще, какое положение занимает Реновицкий в министерстве?

– Он нисколько этим не интересовался.

– Вы это говорите с полной уверенностью?

– С абсолютной, – подтвердила я. – Мы никогда не беседовали о политике или чем-то подобном, о том, что могло бы стать занимательным для шпиона. Мне такие вещи не интересны. Конечно, я и понятия не имела, что он шпион. Он производил впечатление очень воспитанного и порядочного человека. Мне и сейчас непросто поверить, что он был шпионом. Я знала, что у него экспортное предприятие – а может, и импортное, размещалось на Электоральной.

Майор кивнул:

– Это предприятие было создано, чтобы замаскировать его роль. Когда в последний раз вы видели Тоннора?

– Кажется, вчера.

– В котором часу?

– Вечером, между пятью и семью.

Майор нажал на кнопку, и на пороге, к моему удивлению, появился тот отвратительный господинчик, которого я видела в молочной лавке в Жолибоже. Он не сказал ни слова, только посмотрел на меня и кивнул.

Майор движением руки приказал ему выйти и взглянул на меня как-то ласковей.

– Вижу, вы говорите правду. Лучше и дальше так делайте. Уверяю вас, мы знаем очень много. И если вы скажете нам что-то неправдивое, мы с легкостью раскроем это.

Я была очень напугана, поэтому мне и в голову не приходило прибегать к каким-то фортелям. Я тряслась от одной мысли, что они обо всем могут сказать Яцеку. Это очень опасные люди. Майор принялся выпытывать у меня, о чем я в последний раз говорила с Тоннором. Более всего майора интересовало, не вспоминал ли он о намерении уехать, не упоминал ли страну или город, не обещал ли написать мне.

Я сказала, что он вовсе не собирался уезжать и что он наверняка в Варшаве, так как только что вернулся из торговой поездки. Майор задумался и через некоторое время очень сурово произнес:

– Этот человек сбежал. Но он наверняка еще пребывает в Польше. Все пограничные пункты строго охраняются. И нет сомнения, что рано или поздно мы поймаем его. Однако я надеюсь, он постарается связаться с вами, если отношения, которые вас соединяли, имели какой-то более глубокий чувственный компонент…

– Но, пан майор… – прервала я его. – Меня с ним ничего не связывало. Даю вам в том слово чести.

По выражению его лица я поняла, что он мне не слишком-то верит, но он лишь нетерпеливо отмахнулся:

– До этого мне дела нет, извините. Между тем для меня важно, чтобы, если Тоннор пришлет вам депешу или письмо, вы тотчас сообщили мне. Знаете ли вы его почерк?

– Нет.

Майор положил передо мной несколько листков бумаги. На каждом был другой почерк.

– Вот образцы. Если вы получите письмо, подписанное одним из таких почерков, то должны сразу же, не открывая конверта, принести письмо сюда, в бюро. Коль Тоннор вам позвонит, вам следует постараться узнать от него, где он находится. И ни в коем случае не класть трубку на рычаг. Вы понимаете? Это даст нам возможность выяснить, с каким аппаратом вы были соединены. Полагаю, я могу доверять вам и верить, что вы точно выполните данные инструкции. В противном случае мне придется прибегнуть к контролю вашей корреспонденции и телефона, что, естественно, не является чем-то приятным.

Я заверила его: он может мне доверять. И тогда он спросил меня, видела ли я кого-нибудь у Тоннора. Я сказала, что совершенно никого, за исключением горничной.

– Сумели бы вы ее опознать?

– Конечно же.

Когда он принялся надевать пальто, я догадалась, что нам придется ехать в тюрьму. Но все оказалось куда хуже. Машина остановилась перед моргом. Господи, какое же это ужасное чувство! Меня привели в мрачный зал, где лежало много трупов, укрытых белыми простынями. В воздухе царила невыносимая духота. Я была близка к тому, чтобы потерять сознание. Никогда еще я не видела чего-то настолько ужасного.

Лицо открыли, я сразу узнала ее. Была она очень синей, а глаза ее были открыты.

– Да, это она, – сказала я. – Ее… ее убили?

Майор отрицательно покачал головой. А когда мы вышли из морга, пояснил:

– Она сама отравилась во время ареста на вокзале.

– Отравилась? Почему? Она что, тоже была шпионом?

– Да. Ее сообщник сумел сбежать только благодаря маскировке. А она предпочла смерть тюрьме.

Я была совершенно выбита из колеи. Вернулась домой и легла в постель. Боже мой, какие страшные вещи происходят в мире. Как же это все отвратительно и подло. Я не любила ее, но ведь она была молодой и симпатичной. Эти злодеи втягивают в свои глупые дела женщин. Это не по-людски. Будь я президентом, я бы категорически запретила впускать шпионов в Польшу. Да к тому же впутали еще и меня. Гальшке я этого до смерти не прощу. У меня мурашки по коже бегают, когда понимаю, что за чудовищный скандал мог возникнуть, если бы мои показания предали огласке. Для Яцека это был бы настоящий удар. А отец!.. Лучше даже не думать об этом!

Я дрожу от одной мысли, что Тоннор может мне позвонить. Боже мой, я не желаю ему зла, но хотела бы, чтобы его побыстрее схватили.

Правильней всего было бы уехать. Хотя бы в Холдов. Но я не могу. Во время моего отсутствия один Бог знает, что может произойти между Яцеком и той женщиной. Я должна за всем проследить сама. Завтра утром надо съездить к дядюшке Альбину. Не могу понять, отчего он не подает признаков жизни.

А теперь – спать, любой ценой.

Яцек, выходит, не соврал. Он и правда одолжил денег Станиславу. Сегодня я убедилась в этом лично. Яцек при мне вскрыл конверт, принесенный клерком с фабрики. В конверте были векселя на пятьдесят тысяч.

По этой причине я сказала дяде:

– Сомневаюсь, чтобы эта женщина была шантажисткой. Если бы она хотела от Яцека денег, он бы предпочел их на всякий случай сохранить – и никому не одалживать. И это меня беспокоит сильнее всего.