Белая орчанка и оборотень - Li Litvinenko

Глаза ее от неожиданной встречи широко распахнулись, рот тоже и она буквально зашлась истошным криком:

— ААААААА!

Пришедшие ее дружно поддержали:

— ААААААА!

И только коза внесла диссонанс:

— БЕЕЕЕ! — но тоже очень громко и испуганно.

Когда у девушек воздух в легких закончился, они перешли к приветствиям.

— Да чтоб вам пусто было, — Начала хозяйка, тяжело дыша. — Да через спину вам коромысло. — Продолжила она радушно. — Что ж вы звери дикие, так людей пугаете?

— Кто кого пугает? — Ответила в тон Лучана. — Ты ж первая орать начала, что не дорезанная свинья. — Приветливо оправдывалась проклятая. Они словно бешенные фурии сверлили друг друга глазами.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, но из тумана вынырнули другие, жившие здесь девушки. Крики их сильно напугали, они решили, что на них напали, ну как минимум волки. Поэтому вид у них был очень воинственный, кто с ножом, кто с палкой, одна держала в руках вилы. Сразу становилось понятно, что волки (звери благоразумные) сюда не совались. Берк оглядела девушек и поняла, ее путь закончен, она дома!

Все девушки, а было их ровно двадцать, были прокаженными. У всех были изуродованные болезнью лица, тела и души. Они шумной толпой окружили новеньких, и туман сразу потерял свою пугающую загадочность. Все вокруг наполнилось громкими девичьими голосами, проклятые бурно обсуждали происшествие. Они смеялись, удивлялись, вскрикивали, махая руками и не сдерживая эмоции. Тут же разговоры перешли на новеньких. Их разглядывали, трогали, дружелюбно обсуждали, нисколько не стесняясь. Потом Лучана смогла вздохнуть с облегченьем, ее оставили в покое и на время даже забыли, когда заметили, что Берк не изуродована и что она беременна. Все внимание и лавина вопросов свалились на маленькую волчицу. Её громко допрашивали, даже не удосуживаясь дождаться ответов. Потом местное население разглядело козу, так рады домашнему животному еще небыли никогда, даже Берк так ей не радовалась, когда поняла что коза ее спасение. Все проклятые стали выяснять кличку безрогой. Лучана и Берк переглянулись и просто, хором сказали:

— Коза.

На это вопиющее заявление, разнеслись сочувственные (сочувствовали козе) вздохи. Зверька гладили, обнимали, любовно дергали за ушки. Та отвечала взаимностью: обнюхала всех и начала жевать чей-то подол. Раздался взрыв дружного смеха.

— Ну, хватит. — Вперед вышла стройная девушка с каштановыми волосами, заплетенными в две косы. — Давайте уже в дом пойдем и познакомимся.

Все дружно согласились и нескладной толпой пошли к бараку, показавшемуся из тумана. Ни Бёрк ни Лучана о жизни за оградой обиталища раньше ничего не знали, но к вечеру этого дня, благодаря рассказам девушек, жизнь в бараке для них стала немного понятней.

Начнем сначала. Люди стали строить обиталища для проклятых почти сразу после переселения на Белый берег. Изуродованные лица выживших после Красного мора, будили в них суеверный страх. Постоянным напоминанием о болезни, которая может настигнуть человека в любой момент, прокаженные не давали им жить спокойно. Проклятых боялись и обходили стороной, а потом и вовсе установили закон, по которому они могли жить только за забором специальных обиталищ. На каждую девушку выделяли определенную сумму денег, и от количества переболевших и выживших, зависел ежегодный налог, собираемый с населения. Люди называли его «гнилым налогом» и считали эти деньги, выброшенными на ветер. Никому не хотелось отдавать свои кровно заработанные, на содержание бесплодной, изувеченной и ненужной теперь никому, девушки. Поэтому направляя в обитель очередную прокаженную, ей в дорогу, кроме смачного плевка, тихо но, не особо скрываясь, желали скорой смерти. Это, видимо, было главным критерием и при выборе места под постройку обиталища.

Эта обитель, например, была возведена на болотах и как утверждали сами девушки, сделали это для того чтобы они дышали гнилым, сырым воздухом, чаще болели и быстрее умирали. Если судить по средней продолжительность жизни в обители, где-то пять — шесть лет, они были правы.

Долгожителем в этом обиталище была Лали (Евлалия полное имя, но оно ей не нравилось), она прожила здесь десять лет, попав сюда в шестилетнем возрасте. Остальные пробыли тут намного меньше.

Куратор этой обители был казнокрадом. До девушек не доходила и десятая часть отмерянных им средств. Да еще по дороге возчик, приставленный специально возить раз в месяц сюда продукты, оставлял себе сначала четверть, понемногу обнаглел от безнаказанности и теперь рассполовинивал передачи. Никто не проверял, как они живут, а в город дорога для них была закрыта, жаловаться было некому. Однажды попав сюда, единственный путь, которым они могли уйти, была дорога на кладбище, расположенное недалеко за оградой, на опушке леса. А единственным поставщиком продуктов и связью с миром был возчик.

Их основной рацион составляли супы из привезенной крупы и овощей выращенных здесь. Мясо сюда не доезжало.

— Не положено! — Заявлял возчик на все вопросы и особо дотошных, не стесняясь, мог перетянуть кнутом.

Овощи на болотах росли плохо и в тайне они разбили под огород, часть подлеска, подальше от дороги. Семенами, как они не просили, их тоже никто не снабжал. Они сами выращивали их и бережно пеклись над каждым семечком. В основном это было капуста и тыква. Был у них также лук, чеснок, щавель (правда, дикий) свекла, морковь. Еще девушки собирали в лесу грибы — ягоды, дикие, кислые яблоки и груши. На зиму заготавливали много разных трав, ими лечились, как единственным доступным лекарством, из них готовили чай и другие напитки, использовали как приправу. Не смотря на запрет выходить за пределы огороженной территории, жизнь заставила их исследовать и освоить ближний лес, болото и одно из двух, соединенных тонкой протокой, озер.

На болотах они собирали крокут корень, клубень невысокого растения с длинными темно-зелеными листьями. Сладкий напоминающий картошку, круглый корешок размером с пол кулака, можно было есть сырым или отваривать. На озере они рыбачили в теплое время года, рыбы в нем было много, но не было необходимых для хорошей рыбалки снастей и навыков. В родительских домах, до болезни, девушки не занимались рыбной ловлей, это была мужская территория. Как могли они сооружали удочки, вспоминая увиденные когда-то, из волос плели удила, из тонких металлических шпилек, оставшихся от одной приехавшей из города, умершей уже девушки, имя которой никто не помнил, сделали крючки и берегли их как сокровище. Потеря крючка сорванного, например крупной рыбой была настоящей трагедией и погружала обитель на несколько недель в уныние. В озере, к тому же, летом они купались и стирали вещи.

Лето девушки любили, хотя на него приходилась почти вся тяжелая работа. Зиму ненавидели. Умирали, ослабленные болячками несчастные, обычно зимой. Зима для обители была тяжелым испытанием, в этом году она унесла жизнь трех из них.

Самым ценным из привозимого, были не продукты, как могло показаться, а одежда. Берк сразу бросились в глаза лохмотья, в которые девушки были одеты. Это были обноски шитые, перешитые и все в заплатках, на подобии тех, что носила она в первые годы своей жизни со Сфеном, еще до того как научилась зарабатывать стиркой и уборкой. Еще больше удивила обувь. Берк видела подобное, но более грубой работы, на ногах полудиких орков, забредавших иногда, в родной хутор. Девушки называли их чуни. Это были такие корзинки в форме ноги, сплетенные из мягкой коры деревьев, внутри выстланные высушенным мхом. При соприкосновении с влагой они моментально намокали, и замочить ноги, ничего не стоило. Чуни берегли ноги скорее от механических повреждений. Промокшие ноги были причиной частых простуд. Половина присутствующих кашляла, кто сильней кто слабее, в основном кашель был хронический. После Красного мора, легкие были самым уязвимым в организме местом. И даже легкого переохлаждения бывало достаточно, чтобы тело начала трепать Болотная чахотка.