Московские Сторожевые - Лариса Романовская

Я даже как-то ахнуть не успела. А Танька меня узнала сразу. Заулыбалась белеющими губами:

— Ну вот и помолодею заодно вне очереди. Нет худа без добра.

Это чем ее так?

— Да ограбил меня кто-то, — почти легкомысленно отозвалась Танька, опираясь на руку Мышкина. — Я даже оглянуться не успела, а он меня гантелей по затылку… Ну хорошо, что не мирскую…

— Очень хорошо, — мрачно согласился пилот. — Просто замечательно.

Тимофей передвинулся от меня к Рыжей, схватился за мобильник, начал что-то быстро туда надиктовывать. Наверняка распоряжался лабораторию готовить.

В динамиках звякнул приглашающий сигнал, я схватилась за свой чемодан, Танька глянула на нагруженного ее сундучком пилота. Потом в заледенелый витраж посмотрела недобро:

— Давно я на Севере не была. И еще бы здесь век не быть. Ну или полтора…

— Ничего, Танюш, сорок дней не срок, — утешил ее Мышкин. А пилот все так же мрачно поинтересовался, что это так бренчит в багаже.

— Да спиртовка, что ж еще-то… — удивилась Танька, покусывая совсем истончившиеся губы.

— Танюшка, а спиртовка-то тебе на кой шут? — изумился Мышкин.

Танька не ответила, начала увядать прям на глазах. Тимофей махнул рукой с зажатыми в ней ключами от джипа. Пилот не стал уточнять, перехватил связку. Так я ему и не успела объяснить, что у Тани с тридцать четвертого года дежурный чемоданчик всегда на изготовку. И удачи нашей Рыжей толком не пожелала. Увели ее двое в штатском. Хорошо хоть, что на этот раз наши, а не мирские.

В динамиках опять вякали и квакали, объявляли регистрацию на московский рейс. А я стояла, пытаясь разглядеть в кефирной мути стекла тех, кто ушел. Даже не сразу поняла, что Тимофей осторожно дует мне в левый висок:

— Ну, Ленк… Лильк… Тихо ты… Давай лучше документы проверять… паспорт, билет, деньги, ключи от квартиры… Все взяла?

— Все, — с каким-то позорным облегчением сообщила я сквозь полминуты.

— Еще не все, — поддразнил меня Кот, залезая в наружный карман своей безразмерной куртки. Погремел там чем-то, распустил вокруг себя запах залежалых креветок и свежих яблок, зашуршал загадочно — словно горсть речной гальки в бездонном кармане пересыпал. Потом вытащил зажатую ладонь, развернул ее красивым жестом — как артист цирка:

— Есть куда ссыпать?

— Есть. — Я решительно подставила косметичку, набитую новехоньким добром. В парфюмерную темноту бодро посыпались семена молодильных яблонь, непросеянное вечное добро, корешочки забей-травы, зернышки заводных апельсинок, еще какие-то невнятные крупинки и две серебряные подковки — перевитые проволокой-венгеркой и снабженные крошечным, размером с фасолину, ключиком. Тоже серебряным. У нас эти ключики младенцам на шею вешать полагается. Чтобы не заблудились посреди жизни.

За такое даже благодарить нельзя попусту. Главное — применить все по назначению, не испортить дары.

— Обещаю присмотреть. — Я с уважением кивнула на косметичку.

— Да иду я уже! — рявкнул Тимофей в мобильник.

Потом все-таки клюнул меня в нежную щеку сухими усами. Тоже на удачу. И снова за телефон схватился:

— Варюш, ты мозги поставила уже? Ну заквашивай давай, я московский рейс встретил, так что они как раз к нашему приезду подняться должны.

Эмоции — это такой наркотик.

Не любишь — уже ломает.

Мы все в онлайне, мы все заходим

В зону чужого вниманья.

Живем с ошибками. Так же пишем,

Мы юзеры, ламеры, дуры…

Мы все сочувствуем со всей мыши,

И смайлик сжимает губы.

Я — только буковки на экране.

Ты тоже. Вот совпаденье…

Беседуем, соприкасаясь словами,

Носом в плечо, значками в онлайне,

Мы две компьютерных тени.

И слезы в клавиши. В них же пепел.

Стучимся в аську, как в стены.

Скрипят скрипты, как дверные петли,

Юзер смылся, момент похерен,

Смените подпись и тему.

И слой слишком тонок, и мир слишком тесен.

И глобус такой неземной…

Когда я вырасту лет на десять,

Я попробую стать собой.

1

Девочка не нравилась мне категорически. Лицо у нее было неестественно бледным — как у героини черно-белого кино, а волосы топорщились казенным сиротским ежиком, открывая пылающие неизвестно с какого перепуга уши. Глаза щетинились рыжеватыми ресницами, смотрели серо и угрюмо, губы категорически не сочетались с новой помадой, а про угри на носу я вообще не говорю. Нет, не такой я представляла себе свою же молодость. Жека вон в тот раз совершенной красоткой после обновления вернулась, а уж про то, как моя Манечка покойная в новую жизнь входила, я вообще молчу. Природные данные, увы и ах…

Не, ну понятно, конечно, что я научусь лицом пользоваться. Вон и носик, если в три четверти встать, очень даже интересно вздергивается. И когда первые волосы сильно отрастут — тоже ничего так будет. Но вот сейчас… Ну как я с такой физиономией вообще в самолете летела и никого не стеснялась? Это же просто… И какого беса современная мода шляпки с вуалетками не признает? В них же все спасение для таких, как я…

Ну что мне делать-то, если у меня даже капюшона на шубе нет, а меховой беретик если что и прикрывает, так только уродскую стрижу?

Девочка в зеркале обиженно сморгнула, прикусив нижнюю губу блестящими молоденькими зубами. Не зря я последние дни со скобкой мучилась — умудрилась-таки предупредить: у меня же все три первых жизни левый нижний резец чуть-чуть вперед выступал… Если не вглядываться — то и не заметно, а целоваться вот…

На этой мысли у моего отражения вспыхнул неуверенный румянец, впалые щеки малость потеплели, а глаза даже как-то и заискрились. Ну вот… Потом тепло и дальше разлилось — и по пальцам, и по сердцу. Ни о какой вуальке я больше не мечтала. А вот просто шляпку себе прикупить… Ммм… Отчего бы и нет, тем более что сейчас, в отличие от прошлых времен, в магазинах и впрямь любопытные экземпляры появились. Вот, например, к моему осеннему синему пальто… Хихикс… Ой, Лилечка, ой, дурочка молоденькая. Нет у тебя никакого осеннего пальто, оно же старушечье совсем, да еще и на пару размеров больше.

Девочка в зеркале самодовольно мне подмигнула, вытягивая в трубочку упругие губы. С лица исчезла киношная нежить, проступили первые мимические морщинки, появились простые человеческие эмоции.

— Ленка, ну у тебя совесть есть вообще? — В предбанник аэропортовского сортира ввалилась Жека с моей шубенкой наперевес. — Дорка там сейчас мяукать начнет, честное слово… Говорит, что тут цены на парковку выше, чем на хлеб в восемнадцатом году. Лен… — Жека придвинулась поближе и закурлыкала в самое ухо, чтобы не удивлять мирских посетительниц этого благородного заведения. — Ну ты чего? Морда, что ли, не нравится?