Иерусалимский покер - Эдвард Уитмор

И что он сделал после этого?

Снова исчез, просто исчез. Я уже говорила тебе, что банкир остерегается известности. Чем меньше люди знают о банкире, тем лучше, тем проще ей работать и совершать сделки. Но исчезнуть бесследно, как Стронгбоу? Так действуют только банкиры-пройдохи, у которых совести вовсе нет. В дьявольские игры он играет. Что за жестокий план? Почему он покупает империю, не раскрывая карт, а потом исчезает, будто у него нет никакого интереса в этой империи? Этого мы не знаем, а хотелось бы знать. И ты должен выяснить это для нас. Юный Мунк?

Мунк щелкнул каблуками и отдал честь.

Мадам?

Моя яхта ждет тебя на пристани. Ты должен отправиться немедленно. Как и муж твоей прабабки, ты отплываешь в Левант, и я хочу, чтобы твои отчеты были не менее подробны, чем его. Теперь иди. Ешь побольше чеснока, и удачи тебе.

Все женщины в комнате встали. Мунк шагнул вперед и уважительно поцеловал бабушку в щеку. Он поцеловал мать и пошел по кухне, по очереди обмениваясь поцелуями с тетушками и кузинами.

Поздний ужин, судя по запаху, уже поспевал, когда он строевым шагом вышел из кухни и направился к Дунаю, улыбаясь ясному воспоминанию детства — мать подзывает его и говорит, что не вернется домой к ужину, пусть ее не ждут. Дел слишком много, и «Сарам» приходится допоздна засиживаться в конторе.

Дождливым днем в 1924 году — прошло уже больше двух лет после того, как к покеру были впервые допущены посторонние, благодаря чему слава о нем разнеслась по всему Ближнему Востоку, — в заднюю комнату, где шла игра, вошел Хадж Гарун со стремянкой.

Хадж Гарун приставил стремянку к высокому турецкому сейфу, забрался наверх и уселся. Он поправил ржавый рыцарский шлем и перевязал зеленые ленты под подбородком, расправил испятнанную желтую накидку и задумчиво уставился в пустоту перед собой.

Каир и Мунк улыбнулись ему. Джо махнул ему рукой. Но игра остановилась, потому что остальные игроки повернулись посмотреть на иссохшую фигуру, оседлавшую сейф, которая как раз болтала в воздухе длинными, тонкими ногами.

Он настоящий? испуганно шепнул иракский принц.

Никаких сомнений, сказал Джо, изучая свои карты.

А кто он такой?

Джо поднял глаза.

Вполне вероятно, что он — судьба. А почему бы и нет. То есть я думаю, это ничуть не противоречит тому, чем мы тут с вами занимаемся. Игре случайностей. Судьба на страже случая и все такое.

Так что он там делает? Стоит на страже?

Кто знает! Может, разглядывает века, чтобы вспомнить то, что нужно вспомнить. Настоятельно необходимо. Чья ставка, джентльмены?

Но что он оттуда видит? Спроси его, что он видит.

А что! Эй там, наверху! Хадж Гарун, что ты видишь?

То есть, пресвитер Иоанн?

Мне просто интересно, что нас сегодня может поджидать за дождливым горизонтом. Как пейзаж?

Хадж Гарун повернулся и долго изучал кусок обвалившейся штукатурки на стене в двух футах от своего лица. Он кивнул.

Не хотелось бы мне в это верить, но, кажется, могут нагрянуть мидийцы.[23]

Ты уверен? Снова этот сброд?

Может быть.

Плохо, что дождь. Как крепостные стены? Держатся? Крепки, как всегда? Ворота закрыты надежно? Не мешало бы проверить, чтобы нам легче дышалось.

Я проверю, пресвитер Иоанн.

Хадж Гарун снова посмотрел в угол. Он прищурился, шлем съехал, а в глаза ему вновь пролился дождь ржавчины. По морщинистому лицу потекли слезы.

Почему он тебя все время называет пресвитером Иоанном? спросил сириец, чьим главным ремеслом была кража драгоценностей.

Потому что в первый раз, когда он меня увидел, у меня на шее был Крест королевы Виктории. Я тогда был в отставке и жил в Доме героев Крымской войны, вот он и принял меня за этого легендарного царя. У него большое царство, где-то в Азии.

Где именно в Азии?

Я не знаю — он, правда, тоже не знает. Я думаю, можно спросить скарабея, он-то наверняка осведомлен. Но что-то я сомневаюсь, что он сегодня будет разговаривать. Они, скарабеи, зимой обычно впадают в спячку. Так вот, как я есть пропавший царь, он и подумал, что я пришел в Иерусалим, чтобы найти себя. Ну и чья ставка?

Сириец усмехнулся.

Вы оба сбрендили. Он просто уставился в стену.

Ни в коем случае, сказал Джо. Он смотрит не в стену, а в зеркало. Зеркало разума называется. Верьте — не верьте, а это правда.

Сириец по-прежнему усмехался.

Ну а про него он что думает? спросил он, указывая через стол на Мунка Шонди.

Он не думает, сказал Джо, он знает. Вот смотри. Эй там, наверху, Хадж Гарун, или Аарон, как зовут тебя евреи и христиане. Кто этот тип тут, внизу?

Старик вытер слезы с глаз и поглядел на стол.

Это Бар-Кохба.[24]

Эй, Мунк, похоже, он тебя раскусил, прошептал Джо. Кажется, он тебя пришпилил к конкретному историческому периоду. Он прав? А какой момент истории был уготован этому джентльмену Бар-Кохбе?

Первая половина второго века, ответил Мунк, изучая свои карты.

Роль? спросил Джо.

Защитник иудейской веры, сказал Мунк.

Будущее?

Смерть в битве. Погибну, взбунтовавшись против непобедимых римских легионов.

А это правда? обратился Джо к Хадж Гаруну. Римские легионы и вправду непобедимы? Что тебе оттуда видно?

Хадж Гарун повернулся спиной к стене. Он улыбнулся.

Только поначалу, пресвитер Иоанн. Потом их тоже громят.

Ну вот. Видишь, Мунк, видишь, как оно выходит? Римляне-то, оказывается, вполне победимые. Время опять все определяет. Время как оно есть или как оно будет. Время — это все.

Время — это да, мечтательно пробормотал Хадж Гарун со своего насеста на сейфе.

Что-нибудь еще видишь? спросил Джо.

Для Бар-Кохбы — да. Я провижу, что эта игра случая будет для него очень удачной. В конце концов, в лунном цикле девятнадцать лет.