Печальные тропики - Клод Леви-Стросс

Проезжая на лошади или грузовике по вновь проложенными вдоль горных хребтов дорогам, напоминающими римские в Галлии, невозможно сразу понять, какой образ жизни ведут местные жители: вытянутые участки освоенной земли с одной стороны упирались на дорогу, с другой – в ручей, бегущий в глубине ущелья. Постройки начинались лишь в самом низу, у воды. Линия выкорчеванного леса медленно поднималась по склону. Хотя сама по себе эта дорога была символом цивилизации, она все же оставалась во власти густых лесов, покрывавших холмистую возвышенность. На дне долин появился и первый урожай. На этой фиолетовой и девственной земле, terra roxa, он был баснословным, собирали его между поваленных на землю стволов огромных деревьев и между пнями. Зимние дожди превратят вырубленные деревья в плодородный перегной, который почти сразу же вода смоет со склона, лишенного удерживавших почву корней уничтоженных деревьев. Сколько понадобится – десять, двадцать или тридцать лет, чтобы земля обетованная стала совершенно опустошена и бесплодна?

Но пока эмигранты отчаянно радовались, что теперь живут в достатке. Украинские и померанские семьи (у которых еще не было времени построить себе дом) делили кров со скотом в дощатых постройках, на берегу водоема, и воспевали эти дивные земли. Прежде всего нужно было работать в поте лица и пахать как лошадь, чтобы на месте вырубленных зарослей маис и хлопок стали давать урожай. Один немецкий земледелец даже плакал от радости, когда показывал нам свою лимонную рощу, появившуюся из маленького зернышка. Северных жителей умиляет не столько плодородность этих земель, сколько сам урожай, о котором они читали только в волшебных сказках. Поскольку эта область страны находится на границе тропиков и зоны умеренного климата, разница погодных условий становится ощутимой на расстоянии нескольких метров: здесь можно встретить растущие бок о бок типично американские растения и растения, привезенные из родных стран эмигрантов. Чудеса сельского хозяйства приводят в восторг: рядом с пшеницей растет сахарный тростник, рядом с кофе – лен…

Недавно построенные города населены в основном эмигрантами с севера Европы. Приезжающие вновь и вновь присоединяются к уже обосновавшимся здесь жителям: немцы, поляки, русские, в меньшей мере итальянцы, предки которых едва ли сто лет тому назад поселились на юге страны, около Куритибы. Дощатые и рубленые дома напоминали Центральную и Восточную Европу. Длинные четырехколесные телеги, запряженные лошадьми, пришли на смену маленьким повозкам с иберийскими волами. Мечты о будущем воплощались стремительно и захватывали куда больше, чем временные неудобства, а бесформенное пространство день ото дня все более и более приобретало очертания города. Процесс напоминал специализацию клеток в зародыше, из которых в будущем разовьются полноценные органы с отдельными функциями. Лондрина стала настоящим городом, с главной улицей, деловым центром, ремесленным кварталами и жилыми районами. Но кто был тем таинственным творцом, который на пустом месте создал целые города (и Роландию, и Арапонгас – каждый со своей особенном судьбой), предназначенные для людей самых разных социальных слоев, и разделил их на разные районы в зависимости от рода деятельности? Прямые улицы в этих четырехугольниках, произвольно вырезанных в древесном сердце леса, в самом начале были невероятно похожи одна на другую: проложенные по всем законам геометрии, они были лишены индивидуальных особенностей. Тем не менее одни были центральными, другие – окраинными, некоторые шли параллельно железнодорожной дороге, некоторые перпендикулярно ей. Таким образом, первые были приравнены к путям сообщения, вторые же их перегораживали и останавливали движение. Первые должны были непременно привлекать большое число покупателей и поэтому их выбрали для торговли и предпринимательства; и напротив, на улицах второго типа расположились частные дома и общественные организации. Всвоей совокупности две пары противоположных по назначению улиц (центральные и окраинные, параллельные и перпендикулярные) обусловливали четыре различных типа городской жизнедеятельности, которым суждено было сформировать состав и характер будущего населения, содействуя одним и подавляя других, сопутствуя успеху или принося неудачи. Но это далеко не все. Существовало два вида жителей: в одних превалировало коллективное начало, и эти земли стали для них тем более привлекательны, что процесс урбанизации здесь активно нарастал, вторые же были одиночками, озабоченными проблемой свободы, но этот новый, сформировавшийся здесь вид лишь дополнял первый.

В конце концов этот вид населения по таинственному стечению обстоятельств расположился в районах, простирающихся на запад, а восточные кварталы были заброшены и обречены на упадок и нищету. Проще говоря, космический ритм жизни еще в начале начал привнес в жизнь общества неосознанную веру в то, что следование движению солнца приносит положительный результат и означает порядок, а в обратную сторону – отрицательный, отсутствие порядка. Мы давно уже не поклоняемся солнцу, мы перестали наделять стороны света магическими качествами: силой и цветом. Наш разум стал мятежным, мышление свелось к восприятию пространства по законам эвклидовой геометрии, но нам не подвластны астрономические и метеорологические явления, которые незаметно, но существенно влияют на нас. И путешествие с востока на запад стало для всех обычным делом. Для тех, кто живет в северном полушарии, в районах с умеренным климатом, само понятие «север» не вызывает ассоциаций с холодом и ночью, «юг» не отождествляется с теплом и светом. Человек перестал удивляться, стал слишком разумным, а городская жизнь, напротив, обнаруживает в этом отношении огромный контраст. Хотя она представляет собой самую сложную и утонченную форму цивилизации, городская жизнь благодаря высокой концентрации населения, сосредоточенного на небольшой территории, на протяжении своего развития вовлекает в свою воронку неосознанные действия, каждое из которых ничтожно. Тем не менее, благодаря большому числу людей, поступающих сходным образом при похожих условиях, в совокупности они чреваты заметными последствиями. Так, рост городов происходит с востока на запад, и поляризация роскоши и нищеты тоже проходит по этой оси. Для полного понимания необходимо четко уяснить себе главенство одних и зависимость других городов. И лишь благодаря многократному увеличению, которое может дать только микроскоп, мы сможем на тонкой пластинке человеческого сознания увидеть кишащих микробов наших древних и поныне существующих суеверий.

Впрочем, о суевериях ли здесь идет речь? Я предпочитаю говорить в данном случае о народной мудрости, которая на инстинктивном уровне присуща многим диким народам, и сегодня было бы настоящим безумием сопротивляться ее воздействию. Ведь эти дикие народы знали, как малыми усилиями достичь внутренней гармонии. Сколько нервов и сил мы могли бы сберечь, если бы согласились признать реальные условия нашего существования и наше бессилие освободиться от его рамок и заданного им ритма жизни? Пространство же обладает своими собственными категориями: звуки и запахи имеют свою окраску, у чувств есть вес. И поиски подобных соответствий – вовсе не поэтическая игра, не мистификация (так посмели написать о сонете «Гласные»; сегодня это классический пример для лингвиста, который знает основу – не цвета фонем, который воспринимается каждым индивидуально, а связь, которая их объединяет и которая определяет набор допустимых сочетаний). Таким образом, перед учеными открывается совершенно новая область для исследований, которые могут привести к уникальным открытиям. Если рыбы разделяют запахи на светлые и темные и если для пчел освещение имеет вес (темнота для них обладает большой массой, она тяжела, а светлое пространство весит немного, оно легкое), тогда и произведения художников, поэтов, музыкантов, мифология и система символов диких народов должны представлять для нас если и не высшую форму познания, то, по крайней мере, основную, единственную по-настоящему общую, а научная мысль, более острая, поскольку отточена на каменной основе фактов, но и более сухая – ее наивысшую точку. Эффективность такого пути познания зависит от способности проникнуть достаточно глубоко в сущность изучаемого предмета.