Конверт из Шанхая - Владимир Кузьмин

– И что с того?

– Понимаете, вот здесь сучок. Он чем-то орла напоминает. На сургуче тоже орла пропечатали, а печать как раз сучок закрывала. Мы еще шутили про это, мол, орел на орла… Вот мне и запомнилось. Сейчас иду мимо: не так орлы расположены! С чего-то захотел сделать, как прежде, и вот что увидел.

Он чуть потянул бечевку, на которой висела печать, и стал виден узелок. Аккуратный узелок. Которого прежде не было, я это точно помнила. Да и не стал бы вахмистр связанный кусок бечевки использовать, глупость такую не сделал бы.

Иван Порфирьевич внимательно тот узелок осмотрел, попробовал развязать – туго. Подцепил ногтем и развязал.

– Открывайте, надо же знать, что там произошло, раз кому-то понадобилось печать срывать.

За дверью в купе все было по-прежнему. Во всяком случае, ни я, ни господин Еренев различий не увидели. Да и проводник тоже, если судить по его облегченному вздоху.

– Закрывайте. Скорее всего, кто-то нечаянно зацепился за бечевку и порвал ее. Испугался, что государеву печать нарушил, и постарался это дело скрыть.

– Ну слава тебе господи! Хоть здесь какое-то прояснение.

Проводник долго возился, продевая бечевку сквозь дырочку в накладке на дверном косяке, потом тщательно ее связывал.

– А вторая непонятчина какого рода будет? – спросил Иван Порфирьевич, дождавшись завершения его труда.

– Ох, прямо не знаю, стоит ли говорить про этакую ерунду. Да и не собирался я об этом говорить и умолчал бы, кабы не история с печатью. Вы уж меня за неумного человека не сочтите, сам бы не видел, так и не поверил бы… – проводник собрался с духом и выпалил: – Стало быть, у нас в поезде привидение имеется! Раньше не было, а со вчерашнего вечера объявилось.

У меня душа в пятки ушла при таких словах. А щеки просто вспыхнули. Чтобы хоть как-то оправдаться, я вынуждена была сказать:

– Ох, страсти какие!

Но все равно и дедушка, и Иван Порфирьевич посмотрели на меня подозрительно.

– Вы, пожалуйста, подробнее расскажите, – предложил товарищ прокурора смущенному проводнику.

– Вчера, уж за полночь, пошел я в ваш вагон по делу. Как вошел в этот коридор, вижу, проход занавешен. Я вспомнил, как мне говорили, что тут гадание затевается, и просили не мешать. Хотел уж развернуться, да и дело-то у меня пустяковое было. Но любопытство пробрало. Выглянул я в салон через щелку, там тьма кромешная, но что-то белеет и ко мне движется. А как чуть ближе подошло… Батюшки-светы! Старуха в белом саване, сама седая, в руках цветы, а лицом бела!

Несколько раз перекрестившись, проводник нашел силы продолжить рассказ.

– Идет, стало быть, прямо на меня, а у меня и дух перехватило, и ноги обездвижели. Еще бы шаг сделала – упал бы замертво. Но старуха та этак легко, невесомо этак развернулась и пошла обратно. Мне полегчало, способность обрел видеть не только старуху, но и что помимо нее происходит. Вижу, что в глубине салона свечка тлеет на столе, а за столом пассажирка из первого купе. Тоже как я – ни жива ни мертва. А привидение проплыло почти до выхода, встало на месте и что-то пассажирке говорить начало. Слов я не разобрал, но разговор страшный был. Тихо так подвывало и присвистывало, но от того, что тихо, еще жутче становилось. А после еще одна странность: по ту сторону также покрывало висело, так привидение его откинуло, но свет все равно не проник!

– Так, может, не было там света?

– Как же не было, когда мгновением каким спустя свет уже стал виден через щелку?

– А что пассажирка?

– Софья Яковлевна. Ну, я как пришел чуток в себя, сразу к ней. А она спокойно так говорит, вы, дескать, не беспокойтесь, все правильно, это моя прабабка ко мне приходила совет жизненный и указания дать.

– Ну так ей виднее. Раз это не призрак убитого…

– Да не должно быть, раз старуха-то!

– Значит, это результат гаданий. Вы лампадку под иконой запалите, и все пройдет.

Икона Божьей Матери висела в центре салона, и лампада под ней не горела.

– Ох ты, со всеми этими происшествиями масло забыл подлить.

– Я так полагаю, что ни про печать, ни про привидение никому говорить не нужно. Про печать, само собой, полиции надо будет рассказать, такой факт никак нельзя скрывать. А вот про привидение я бы смолчал и перед полицией. Не дай бог, дойдет до вашего начальства, сочтут вас человеком мнительным… То, се…

– Да я никому и не собирался говорить. Уж будьте в этом уверены!

Не знаю, сдержал ли он слово, но так или иначе слухи про привидение все же распространились.

Мы вернулись в купе, попросили принести нам горячего чая взамен остывшего и сели завтракать. Какое-то время дедушка и Иван Порфирьевич лишь поглядывали на меня с подозрением, но я молчала, и им вскоре пришлось потребовать от меня отчета.

– Даша, если ты полагаешь, что твои вчерашние бесконечные шушуканья с Машей остались незамеченными…

– Сознаюсь! И каюсь, – сказала я без тени раскаяния. – Это мы были привидением.

– Вы с подробностями кайтесь, – пряча улыбку, потребовал товарищ прокурора тем тоном, каким он обращался к преступникам в суде.

Пришлось рассказать подробности.

– Так вот куда мой платок пропал! – сказал дедушка. – Представляете, Иван Порфирьевич, эта проказа мой платок прихватила. Верни!

– Не верну, я его выкинула. Все равно его не отстирать было. Я тебе, как приедем, сразу полдюжины куплю. Ой! Я же вам про более важное не рассказала.

– Да, да! – припомнил прерванный разговор Иван Порфирьевич. – Отчего вы лекарствами интересовались, Дарья Владимировна?

– Подождите, пожалуйста, – перебил его дедушка. – Я ей два слова все ж таки выскажу. Такими шутками вы могли человека до сердечного приступа довести…

– Софью Яковлевну? Да ни в жизни! Ее ничем не доведешь, зря не беспокойтесь.

– Так мог сторонний человек увидеть. Да и увидел.

– Ладно вам, Афанасий Николаевич! – неожиданно заступился за меня господин Еренев. – Все завершилось благополучно и безобидно. А коли и результат даст, ради которого все и затевалось… Вы же сами видели, что наша дражайшая Софья Яковлевна господином капитан-лейтенантом помыкала.

Тут они заспорили на темы воспитания, я немного послушала, поймала паузу в речах и спросила вполне невинно:

– Так про хлороформ можно уже и не рассказывать?

Понятно, что рассказывать мне пришлось.

– Вот ведь какое совпадение, – после долгого молчания поделился своими размышлениями Иван Порфирьевич, – все преступники, с которыми вас, Даша, сводила судьба, не спешили скрыться. Первый пытался довести до конца свои дела, алчность свою потешить. Другого удерживали иные обстоятельства. И сейчас логика подсказывает, что со смертью господина банкира преступник своей цели не достиг. Вероятнее всего, и печать сорвана преднамеренно. Среди украденных бумаг не нашлось того, что преступник искал. Он и попробовал учинить обыск повторно.