Пособие для рыцаря - Николай Космич

Юноша обомлел, прочтя адресованное ему послание, и застыл, когда взгляд его коснулся подписи. Выходит, тогда, глубокой осенней ночью, Калим видел не сон. Выходит, загадочный силуэт, назвавший себя Лиолатом, действительно существует. Сомнений быть не может, ибо писать юноше письма и впрямь больше некому. Нахлынувшие вдруг воспоминания безудержно заключили его в свои объятия, и он долго не мог прийти в себя. Вновь и вновь перечитывая строки, написанные таинственной рукой, Калим впал в глубокие раздумья. Впервые за долгое время его думы оживились.

Странное соглашение, предложенное Лиолатом, вызывало противоречивые чувства. Что имеет ввиду этот загадочный человек? Как помнится, при встрече он просил собрать для него некие реликвии. Но какую силу он обещает дать взамен и можно ли ему верить? Калим не ведал, что думать. Он не мог не согласиться со словами Лиолата: его жизнь сера и пуста. В ней нет ничего. Никого, кроме сестры. А тут ему вдруг обещают все! Как поступить: отказаться от того, чего не ведаешь и с грядущего рассвета снова начать досконально изведанный день, или сделать хотя бы шаг в сторону от привычной жизни?..

Ближе к полуночи за городскими воротами можно было разглядеть человека, который быстро шагал по имперской дороге, часто оглядываясь. Это был Калим Дариэль. Он спешил к той самой таверне, где работает его сестра. Он спешил к почтовому ящику с письмом в руке, ибо, после долгих размышлений, решил согласиться на предложенные условия. Толкнула его к такому решению жажда большой силы или в нем заиграли иные мотивы — удел его собственных дум. Но ответ на этот вопрос не так важен, как осознание того, что, сделав это, он круто изменил свою дальнейшую жизнь.

Вернувшись домой, юноша с удивлением обнаружил на своем столе записку со следующим текстом:

Причину своего внезапного похода Калим объяснил сестре туманно и невразумительно. Он направился ближайшим утром к белоснежным северным вершинам, оставив на лице Глиолии гримасу недоумения и беспокойства.

Так юноша и оказался в известный момент у городских ворот Дитмонда, облаченный в походную мантию и обретший ставшее уже непривычным выражение задумчивости. Он шел, не замечая прохожих, не обращая внимания на все вокруг. Он был движим целью. И хотя цель эта все еще слабо ему представлялась, он чувствовал в себе зажженный огонек, блеклый, едва дышащий, почти неощутимый и все еще окруженный глубоким мраком. Все чувства и мысли Калима устремлялись туда, в самые недры, порой и вовсе оставляя окружающий мир. И потому юноша не опомнился даже в тот момент, когда у дитмондских ворот на него налетел странный мужчина, облаченный в рясу монашеского ученика. Его взгляд отражал лишь застывшее недоумение. Вскоре об инциденте он и вовсе забыл, ступив на путь бескрайних северных долин.

Таким образом, Калим Дариэль, проведя весь день в пути, подошел к подножиям великих Каррольских гор. Здесь, к северо-западу от Дитмонда, в зеленеющей долине располагалась небольшая деревушка, которая носила имя Монтвилль. В этих краях юноша планировал остановиться на ночлег, а утром начать поиски «самой мрачной» пещеры.

Монтвилль имел не больше двадцати пяти дворов. Северяне спокойно жили, ежедневно вдыхая целебный горный воздух, и вели свое хозяйство. Основными промыслами местных жителей были охота и вырубка леса. Качественная древесина, производимая здесь, издавна ценилась во многих городах Аурелии. А в Дитмонде вековые монтвилльские леса поучаствовали в сооружении практически каждого из домов обычных горожан. Это объясняется тем, что местная древесина обычно невысока в цене, и потому пользуется широким спросом в народе. Знать же предпочитает заказывать свой материал в Селении — в краю известных на всю империю мастеров древесного искусства. Что касается охоты, то до сих пор дичь, пойманная в горных лесах близ Монтвилля, немедленно доставляется прямо к столу дитмондского графа. А удачный исход охоты зависит, как известно, не только от мастерства охотника, но и от оружия, которое сжимают его пальцы. Поэтому здесь, в северной деревушке, открыта известная на все графство мастерская стрелкового оружия, где охотники могут выбрать себе подходящий лук и стрелы. Монтвилль известен практически всем жителям Дитмонда, и потому Калим знал, куда держит путь.

Вечерело. Добравшись до центра деревни, где возвышался небольшой деревянный храм Трех Божеств, он поинтересовался у проходившей мимо пожилой женщины:

— Где я могу переночевать в Монтвилле?

— Таверна недалеко. Вот же она! Неужели по пьяным воплям, доносящимся оттуда, сложно об этом догадаться?

— Но почему над дверью нет вывески?

— Была. Пока какой-то пьяный гражданин не сорвал ее в ночи. И как он умудрился туда забраться!.. — и женщина пошла дальше, вслух упрекая пьянчуг, ежевечерно собирающихся в таверне, и, похоже, забыв о человеке, который навел ее на эти мысли. Калим лишь бросил ей вдогонку иронический взгляд, а сам направился в таверну.

Если бы этим вечером над входом в питейное заведение красовалась вывеска, которая действительно исчезла в результате одной «удачной» посиделки, то на ней можно было прочесть простое название: «Таверна Обертана». Владельцем заведения, предлагающего гостям Монтвилля временный приют, был местный житель по имени Обертан. Поговаривают, что сие строение было возведено на общие деньги, и выручка от сдачи комнат постояльцам и продажи горячительных напитков идет на различные нужды деревни. А доход, судя по всему, немалый: свободных коек здесь почти никогда не бывает. В таверне частенько останавливаются охотники и дровосеки, забредшие сюда из соседних деревень, а также иные особы, оказавшиеся в Монтвилле по разным причинам. Ну а от местных мужчин, любящих вечерком побаловать себя кружкой-другой свежего эля, здесь вообще отбоя нет.

И сегодня бар на первом этаже был забит до отказа. Все вокруг шумели, веселились, спорили, громко звенели железными кружками. Отыскав-таки свободное местечко за переполненным столом, Калим попросил принести ему ужин. Не прошло и полминуты, как юноша оказался в центре внимания троих посетителей, окруживших его. Одним из них был крепкий усатый мужчина высокого роста. На вид ему было лет сорок, но создавалось впечатление, будто до визита в таверну, где он пребывает уже не один час, лицо его выглядело куда моложе. Второй был низок, лысоват, и лет ему было примерно столько же. А третий был намного старше их обоих, и казалось, ни одна из стихий уже не сможет омолодить его опытного взгляда. Первым к юноше обратился усатый: