Убийства единорога - Джон Диксон Карр

Миддлтон озадаченно потер лоб.

— Похоже, вы ее уже испортили, — усмехнулся он. — Но ведь Фламандом могу оказаться и я. В таком случае вы разболтали мне важную информацию.

— Угу. Если бы вы были Фламандом, сынок, — невозмутимо ответил Г. М., — то не нуждались бы в этом. Фламанд и так все знает. Вот почему он написал подлинную записку и подбросил ее в верхнюю галерею. Это встревожило Гаске — выходит, Фламанд знает, кто он, но Гаске понятия не имеет, кто такой Фламанд. Отчасти поэтому он напустился на Фаулера. Иными словами, маскарад Гаске пошел прахом. Кроме того, я не вижу иной причины, по которой французское правительство должно было использовать Рэмсдена в качестве предлога.

Рэмсден сердито уставился на него.

— Я долго ждал, — произнес он с зловещим спокойствием, — покуда услышу хоть что-то, имеющее смысл. Может быть, вы, наконец, соизволите объяснить…

Г. М. повиновался под аккомпанемент протестующих воплей собеседника.

— Вы утверждаете, — сказал Рэмсден, переведя дух, — что Гаске (или д'Андрье) написал первое письмо, сообщая, что Фламанд намерен организовать вынужденную посадку самолета?

— Точнее, отпечатал на машинке. Хотите еще доказательств? Ему нужно было только скопировать подпись. Но факсимиле Фламанда держалось в секрете и никогда не публиковалось. Однако Фаулер долго изучал оба письма и не смог сделать окончательный выбор между подлинной и фальшивой подписью. Значит, почерк Фламанда воспроизвела полиция, у которой имелись для этого все возможности. Как я сказал, д'Андрье встревожился. Когда мы пришли в замок, он представил первое письмо как подлинник. Когда же его подлинность была опровергнута вторым посланием, он состряпал сомнительную историю, будто отправил оригинал Гаске, а потом предъявил ответ Гаске — разумеется, рукописный, так как он сам его написал.

Рэмсден покачал головой:

— Но разве это не было с самого начала чертовски глупо? Д'Андрье ожидает, что Фламанд появится в какой-то маскировке. Фламанд появляется и сталкивается с поддельным письмом якобы от него. Он не может не насторожиться и…

— Хо-хо-хо! — Лицо Г. М. расплылось от удовольствия. — И что тогда? Фламанд заявляет в лицо д'Андрье: «Вы лжец! Я никогда не писал этого письма»? Едва ли. Конечно, это его насторожит, но не заставит подозревать д'Андрье. Разве вы сами его заподозрили? Откровенная демонстрация письма отвлекла бы от подозрений, тем более учитывая, что Фламанд ищет Гаске среди пассажиров самолета.

— Тем не менее, — задумчиво промолвил Миддлтон, — вы сами сказали, что это вызвало у Фламанда подозрения и теперь он знает…

— Угу. Конечно, знает. Потому что Фламанд куда проницательнее, чем думал Гаске с присущим ему самодовольством. Я просто объясняю вам ход мыслей д'Андрье. Поддельное письмо дает двойное преимущество. Во-первых, Фламанд сразу же после необъяснимого крушения самолета сталкивается со столь же необъяснимым письмом. Гаске считает, что Фламанду понадобятся стальные нервы, чтобы не выдать себя ни поступком, ни словом, ни жестом, ни выражением лица. Вспомните — д'Андрье настаивал, чтобы письмо прочли вслух, дабы при этом он мог изучать лица. Вспомните также, что единственный, кому д'Андрье дал письмо для индивидуального прочтения, был Эбер, кого он, вероятно, знал как подлинного полицейского врача…

— Что освобождает Эбера от подозрений? — быстро спросил Миддлтон.

— Очевидно. Тем более что у него железное алиби на время убийства. — Г. М. нахмурился. — Но когда Фламанд понимает, что каким-то образом угодил в ловушку, он мобилизует мозги, чтобы не допустить никакой оплошности.

— И это ему удалось?

— Да, будь он проклят! Второе преимущество — эффект, ударивший по тщеславию Фламанда. Мы знаем, что оно непомерно — достаточно вспомнить, как он отплатил бедному комиссару, рискнувшему смеяться над ним. Неужели он оставит такое безнаказанным? Д'Андрье правильно рассуждает, что нет. Вопрос в том, позволит ли мошеннику тщеславие взять на себя первое письмо и то, чем оно угрожает? Или же Фламанд испугается и откажется от своих намерений? В любом случае, учитывая его наклонности, он, вероятно, напишет какой-нибудь ироничный ответ и подбросит его нам. В таком случае, полагает д'Андрье, ему конец. Все слуги в этом доме — люди из Сюрте. Если Фламанд попытается подбросить записку, они тут же его схватят. Так бы и вышло, если бы Фламанд не выбрал момент, когда все утратили бдительность после того, как он совершил, казалось бы, невозможное убийство.

Думаю, д'Андрье почти не сомневался, что Фламанд возьмет на себя вынужденную посадку самолета и напишет: «Я же говорил, что сделаю это, не так ли?» И вот тут-то, ребята, он не учел особенности изощренного ума противника. Фламанд — тщеславный позер, но ему не нужна музыка, если не он ее заказывает. Если кто-либо одурачил бы его, он бы вылез из могилы, чтобы отплатить ему. Так и вышло. Он подбросил записку, смысл которой заключается в следующем: «Я знаю, кто проделал со мной эту шутку. Берегись, друг Гаске».

— Ну, старший инспектор Сюрте должен уметь позаботиться о себе, — заметил я. — Но давайте рассмотрим все с самого начала. Д'Андрье (будем называть его так, чтобы не запутаться в именах) позаимствовал имя и замок у настоящего д'Андрье, который живет в Монте-Карло и никогда не пользуется этим домом…

— Погодите! — Миддлтон щелкнул пальцами. — Теперь я начинаю понимать — особенно эту историю с книгой!..

— С книгой? — переспросил Г. М. — С какой еще книгой? Вы крадете мои лавры? Я как раз собирался…

— Нет, это касается Эльзы. Этой ночью она жутко испугалась и не желает говорить мне, чего именно. Когда я вернулся из ванной перед убийством, она сидела, уставившись на книгу, лежащую на столике у кровати, бледная как привидение, потом захлопнула книгу и выбежала, не сказав ни слова. Вот почему Эльза не подождала меня и оказалась на галерее во время убийства. Я смотрел книгу — Бальзак, и на форзаце было написано имя д'Андрье…

— Угу. — Г. М. взмахнул сигарой — он казался удовлетворенным. — Вы говорили, что она пробыла замужем за настоящим д'Андрье всего три месяца и даже не знала, что у него здесь дом. Имя в книге должно было ее напугать. — Он подмигнул покрасневшему Миддлтону, который сердито поглядывал на него. — Ну-ну, не ерепеньтесь! Никто не собирается читать вам мораль, а Эльза — симпатичная девчонка. Кстати, книги в комнатах могли бы поведать вам кое-что.

— Что именно?

— Что наш хозяин — не тот, за кого себя выдает. Этот парень настолько внимателен к деталям, что даже кладет у наших кроватей книги, подбирая сатирические названия. Он знает заранее — судя по «письму Гаске», написанному им самим, — что почти все его гости будут англичанами или американцами. Д'Андрье превосходно говорит по-английски — это заметно, когда он возбуждается и забывает о своей роли. Человек, так хорошо владеющий двумя языками, должен иметь в библиотеке хотя бы несколько английских книг. Но поскольку он не дал нам ни одной книги на английском языке, разумно предположить, что у него их нет. А если они отсутствуют в его большой библиотеке, это означает, что библиотека ему не принадлежит и что он не тот, за кого себя выдает. Он представляется отставным полковником спаги, спортсменом, охотником и игроком, наделавшим шум в Монте-Карло. Но наш друг Огюст (детектив-сержант Огюст, если это его настоящее имя) добавил разоблачительный штрих, сказав, что старик сидел в своей комнате и чистил ружье. В армии мне не довелось видеть полковника, который стал бы чистить ружье, когда рядом его ординарец — даже если это бывший полковник и бывший ординарец. Но вы спрашивали о начале всего плана и все еще до него не добрались. Началом явились вы, Рэмсден. Вам предстояло стать приманкой.