Муж-озеро - Ирина Андрианова

Приперлась тут какая-то старая пниха со своей экологией. Теперь из-за нее им еще и в говне рыться надо. Ладно-ладно, спокойно. Сейчас она отойдет в лес и сбросит балласт. А заодно постарается перед ним (балластом) реабилитироваться. Танюша бодро зашагала по тропинке и, обернувшись, помахала рукой с заговорщицким видом — мол, все будет в порядке, договоримся, надо только сбежать подальше! Лепнева и Воронков медленно побрели следом.

— Ты еще заходи, Танюх! — напутствовала издалека Эмма. — Ты вообще потом куда собиралась?

— Ой, сегодня уже не успею, Эммочка! — с облегчением крикнула Танюша. — Мне ж еще пол-озера обойти надо. Да ничего, не в последний раз!

— Давай-давай!

Лагерь остался за деревьями, и Танюша еще прибавила шагу. Она была бы не против, если бы ее паства решила взбунтоваться и вообще бы не пошла за ней, а пересидела где-нибудь в сторонке. Однако, пройдя по тропинке несколько шагов и с надеждой оглянувшись, она увидела вдали колоритную парочку. Ишь ты, не отстают. Должно быть, еще не знают, что «так можно было». Она приостановилась. Школьники подошли со скучающим видом.

— Ребята, вобщем… Эмма Георгиевна… Короче, помогать мне не надо. Я сама справлюсь. — Танюша страшно конфузилась и потому отстреливалась короткими фразами, прикрывая отступление. — Там чего. Там небольшая кучка. Я ее быстро уберу. Чего вам возиться? Вы лучше это… погуляйте у озера.

На лицах паствы изобразилось удивление. Они переглянулись, видимо не зная, как реагировать на эту новую вводную. Воронков сделал движение, чтобы повернуть назад; однако остановился, потому что Вера не двинулась с места.

— Да ладно, чего, мы поможем. Все равно не хрена не делаем.

— Типа природу беречь надо! — криво ухмыльнулся Воронков, оглядываясь на товарку.

— Давайте, ведите, показывайте, где там ваша куча. — Вера, сама не зная отчего, приободрилась. Может, она почувствовала застенчивость Танюши и инстинктивно взялась рулить ситуацией. — Перчатки-то есть?

— Есть…

Значит, предстоит еще пятнадцать минут мучений. Ну ладно, надо взять себя в руки. Сейчас школьники увидят помойку за кустами, дружно скажут «бе-е-е» и уйдут. И она, наконец, останется одна.

Ближайшая свалка, куда Танюша решила отвести своих незваных соратников, находилась в небольшой яме чуть правее от тропинки. Сейчас, летом, ее выходящее из берегов содержимое скрывалось пышными зарослями рябины и ивняка. Но весной и осенью, когда ветви оголялись, гора разноцветного мусора бесстыдно просвечивала сквозь них, как позорная изнанка цивилизации. Танюша в прошлые годы пару раз полностью выгребала и выносила ее — мешок за мешком, сгибаясь и кряхтя от тяжести — в контейнер на станцию. Однако закамуфлировать «свято место» она так и не смогла. Пустая яма являла для отдыхающих неодолимый соблазн бросить туда свой мусор — либо разрозненный, либо уже аккуратно связанный в пакет — и потому за летний сезон упрямо наполнялась. Во время фазы активного роста свалки единственное, на что хватало танюшиных сил — это не дать ей выплеснуться на дорожку. Пока она была ограничена пространством ямы, ветер хотя бы не поддевал и не рассеивал мусор по окрестностям. Правда, с его работой справлялись и птицы: лежащие сверху увязанные пакеты обычно бывали расклеваны, и нелицеприятные сегменты антропогенного происхождения разбросаны на три метра вокруг. Эти «приливные волны» мусорного моря Танюша убирала после каждых выходных, а плюс к тому снимала верхнюю горку над ямой, чтобы нечему было разлетаться. На буднях она успевала перетаскать наполненные мешки в контейнер. С учетом того, что на другом берегу Озера была еще одна, точно такая же яма, плюс каждая из стоянок давала устойчивый «урожай», да и разрозненный мусор по берегам никуда не девался — то времени у Танюши только-только и хватало на то, чтобы поддерживать хрупкую санитарную стабильность. Убрать все начисто, выгрести обе ямы до дна удавалось только в ноябре, когда на Озеро переставали ездить люди. В эту пору стоянки были пустыми, и только шум ветра нарушал тишину и зыбил водную гладь, отражающую хмурое серое небо. Тогда Танюша «закрывала гештальт» и производила «зондер-зачистку» (она почему-то любила такие выражения), а потом, дождавшись первых морозов, сворачивала лагерь и уезжала с чувством выполненного долга, втайне радуясь, что хоть какое-то время не будет видеть разрушения результата своего труда. Зимой она не жила на Озере; как бы ей того не хотелось, но здоровье отчаянно сопротивлялось. После пары ночей в холодной палатке без печки ей пришлось эвакуироваться в город чуть ли не ползком, волоча за собой начинающийся грипп. Больше таких попыток она не делала. Она приходила на Озеро раз в три дня на лыжах, и вечером уходила на обратно станцию. Зимой даже не требовалось особенно собирать мусор: то, что оставляли немногочисленные посетители (рыбаки, лыжники и снегоходчики), быстро заметало свежим снегом, и Танюша получала право не думать о нем до весны. В этих двух-трехдневных перерывах была своя польза: не видя Озера и не боясь каждую минуту появления стрессогенных отдыхающих, она хоть немного, но успокаивала нервы. Правда, была опасность, что люди могли появиться в ее отсутствие. Но она говорила себе, что зимой «богатые-наглые-жлобы и их самки-с-накладными-ресницами-и-вэйпами-в-ботоксных-губах» все-таки вряд ли поедут отдыхать в лес. Они же любят комфорт. Им надо, чтоб все было по первому сорту. Один раз, правда, она встретила большую компанию на снегоходах (самки с накладными ресницами и в дорогих лыжных костюмах тоже присутствовали). Стоял огромный праздничный шатер с фонариками, и на весь лес из динамиков орало дикое тунц-тунц. Должно быть, это был богатый корпоратив с претензией на «экстрим» (одетые в дорогие лыжные костюмы самцы и самки очень любят козырять этим словом, усмехнулась про себя она). Но такие наезды, к счастью, были редки. Весной, когда сходил снег, Танюша быстро собирала оттаявший мусор, а потом, уже с палаткой и во всеоружии, начинала ждать «страды» — ждать с тоской, тревогой, но в то же время с какой-то странной надеждой. Потому что Озеро — это была вся ее жизнь, и забота о Нем — ее единственный смысл. Наконец, возвращалось тепло, приходили майские праздники. Берега окутывались первыми дымами шашлычниц и неопрятными звуками автомагнитол. Танюше снова становилось страшно, «что она не справиться с этими ордами». Щеки заранее горели от предвкушения грядущих унижений. Но она преувеличивала: орды появлялись, и она справлялась — в том смысле, что продолжала, подавляя слезы, упорно делать свое дело. И страх, и тоска, и унижения были привычными. Она не могла избегнуть их, как не могли птицы весной не вернуться на берега Озера — они прилетали и вновь пытались петь, с трудом перекрикивая музыку. Это была