Вендетта. День первый - Антон Леонтьев

Елена Павловна удивилась:

– Студентка, да ты чего? Это же твой единственный шанс! Тебя ведь и правда могут убить!

– Ну что ж, значит, мне придется быть начеку двадцать четыре часа в сутки, – ответила Анастасия. – Если даже я и смогу убежать, то что меня ожидает? Ничего хорошего! Остоженскому будет очень просто расправиться со мной, тогда любой постовой может застрелить меня и сказать потом, что я пыталась оказать сопротивление. Да и жизнь в подполье меня не особенно прельщает. А если меня поймают или если попытка не удастся? Сколько я получу в довесок?

– Ну, решать, конечно, тебе, – протянула разочарованно Княгиня. – Хотя... Не исключено, что и я присоединилась бы к тебе, студентка.

За прошедшие дни и недели после того самого важного разговора Настя многое обдумала. То, что произошло с ней раньше, навсегда осталось в прошлом. Но это вовсе не значит, что она забудет все, простит. Какой же наивной она была! Не просто наивной, а непроходимой дурой, идиоткой, дебилкой!

– У меня две возможности, – сказала девушка. – Или попытаться трусливо бежать, избегая столкновения с судьбой, или принять бой. Раньше бы я, конечно, выбрала первый вариант. Но теперь я знаю, что надо остановиться на втором. Просто так я не позволю убить себя!

Княгиня удивленно взглянула на Настю и заметила:

– А ты изменилась, студентка! Может, ты и права. И я тоже не позволю, чтобы с твоей головы хотя бы волос упал!

Настя ложилась спать и просыпалась с одной только мыслью – о свободе. Она попала в тюрьму по своей собственной глупости. И ей повезло, что она осталась в живых. Правильно говорил следователь Воскобойников – надо молчать. Молчи, скрывайся, таи и мысли, и мечты свои...

У Насти было много времени, чтобы восстановить в памяти события последних лет. И пришла к выводу, что сын Остоженского, Максим, использовал ее для своих целей. Вернее, для целей отца. Сначала вскружил ей голову, а потом, когда все было закончено, элементарно бросил. Настя еще не знала, с какой целью Максим с ней сблизился, но уж точно не из-за того, что влюбился в нее. Скорее всего, чтобы иметь доступ к источнику информации – он ведь постоянно выспрашивал ее об отце и его работе. Выходит, она сама косвенным образом причастна к гибели папы...

Осознавать это было горше всего. «Проще всего сейчас сдаться, – размышляла Настя днем и ночью – в пошивочной мастерской, во время уборки территории, в бане, в библиотеке, в бараке. – Сломаться, раскиснуть, сложить лапки. И свернуть ласты, как выражается Елена Павловна. Это будет Остоженскому только на руку – еще одна свидетельница отправится на тот свет».

Настя ожидала удара от любого, ведь каждый, кто находился в колонии, мог работать на мафию. Ну нет, голыми руками ее не возьмут. Она будет сопротивляться до последнего, она просто так не расстанется с жизнью!

* * *

Шли дни, недели, месяцы. В середине следующего, 1991-го, года Елена Павловна сказала:

– Не понимаю я, студентка. О тебе забыли, что ли? Или решили оставить тебя в покое? Но с какой стати? Или... или они ждут! Вот ты выйдешь на волю, там тебя и хлопнут. Скажем, трамвай переедет, или ты в котлован с кипятком упадешь.

Настя помнила о словах начальника колонии – он обещал помочь ей с амнистией или условно-досрочным освобождением. Очередная амнистия была намечена на ноябрь, к годовщине революции. Но события августа 1991 года перечеркнули все планы. По колонии быстро распространился слух: «Горбача турнули». По радио было объявлено о том, что Государственный комитет по чрезвычайному положению принял на себя всю полноту власти по причине стойкой неспособности президента Горбачева исполнять свои обязанности. Но спустя всего три дня все завершилось – попытка свергнуть форосского пленника не удалась, путч провалился, а членов ГКЧП арестовали.

Вслед за тем сняли начальника колонии – он, оказывается, во время путча сказал что-то не то или поддержал не того, кого надо. А может быть, его просто «ушли», пользуясь подвернувшейся возможностью. В колонию пришел новый, молодой и прыткий, чрезвычайно неприятный и амбициозный тип. Настя поняла, что об амнистии, во всяком случае в нынешнем году, она может забыть.

Тетя Оля навестила племянницу всего один раз и сразу же сообщила, что родственников заключенных подвергают кошмарным и унизительным досмотрам, которые она, интеллигентная женщина (и просто женщина!), не может терпеть. Настя смирилась с тем, что ее никто не навещает, и зла на тетку не держала: та присылала к праздникам короткие письма и сообщала о последних новостях в родном городе, который из Ленинграда превратился в Петербург.

1992 год принес много перемен – Советский Союз прекратил существование, Горбачев ушел в отставку, на карте появилась новая страна – Российская Федерация. Елена Павловна, регулярно получавшая «малявы» с воли, сообщила:

– У них там теперь рыночная экономика. Цены отпустили, каждый продает кто во что горазд. Вот ведь хрен лесной – «сели» мы в одной стране, а на волю выйдем в совершенно иной! И что нас там ждет, студентка, а? Может, лучше так до конца жизни на зоне и остаться?

Новую амнистию приурочили уже не к годовщине революции, а ко Дню независимости России. Анастасия попадала под амнистию.

Княгиня, узнав, что ее подопечная выходит на волю, даже слезу пустила.

– Вот, студентка, сбылась твоя мечта! Только пообещай мне, что никаких глупостей делать не будешь! А то знаю тебя – с перочинным ножиком отправишься к Остоженскому и попытаешься сделать ему фудзияму...

– Харакири, – слабо улыбнулась Настя.

– Ну, все едино! – ответила Елена Павловна. – Забудь о нем, студентка! Он птица высокого полета. Я же вижу – ты что-то задумала, но мне не говоришь. Не доверяешь, стало быть, а меня это обижает. У тебя имеется шанс начать новую жизнь, им и воспользуйся. У тебя семья есть, квартира в Питере, да и сама ты не дура. Вот окончишь свой университет, найдешь хорошее место – и в долгий путь на долгие года! Ты уж мне пиши, не забывай...

Настя обняла женщину и сказала:

– Вас, Елена Павловна, я никогда не забуду. Вы мне жизнь спасли. Я не только писать буду, но и на свидание приеду.

Княгиня вытерла предательские слезы.

– Не думала и не гадала, что дочку обрету. Ты, студентка, мне дочкой и стала! Я как тогда, в изоляторе, тебя увидела, так сразу сердце и екнуло. Ну, думаю, вот она, моя кровиночка!

Насте было тяжело расставаться с Княгиней, которой предстояло сидеть и сидеть. Девушка сообщила тете Оле о том, что ее выпускают, но ответа не получила. Колонию она покинула в начале июля 1992 года.

* * *

День был жаркий, солнце нещадно палило, а вещи у Насти были зимние. И все же, зажав в руках большой кулек, девушка, щурясь на солнце, чувствовала себя счастливой. Она свободна! Вернее, совсем как булгаковская Маргарита, невидима и свободна. Да, да, невидима и свободна!

У ворот колонии Настю никто не встречал. Она надеялась, что тетя Оля или дядя Дима приедут в Нерьяновск, однако, по всей видимости, что-то не получилось. Ничего, она сама доберется до родного города.