Выиграю твою жизнь - Елена Рахманина

– Прости. Иначе салон машины будет весь в крови.

Парень выглядит отстранённым. Раздражённым.

Заводит крутую тачку и выруливает с территории особняка Ямадаева.

Чем дальше мы уезжаем, тем более напряжённой становится тишина. Не знаю, о чём там думает Ян и на что он дуется. Мне это совершенно безразлично.

Ревнует к Шамилю? Смешно.

Если никто из этих людей не в курсе моего предательства, значит, я попала в неприятности не по собственной вине. А по их.

– Расскажи, что вчера произошло, – прерываю молчание, смотря прямо перед собой.

Ян некоторое время молчит. Видимо, подбирая слова.

– Вчера из кабинета Шамиля пропали важные документы. Камеры не работали. Никто из посторонних туда пройти не мог. Только сотрудники. А ты у нас новенькая, и Хозяин был уверен, что это твоих рук дело.

Перевариваю информацию.

Теперь понятно, почему Шамиль приехал к нам в ресторан. Вероятно, действительно планировал пытать.

– И что же меня спасло? – поворачиваю лицо к Яну.

– Он бы убил тебя не раздумывая, Лиса, – отрывая на мгновение взгляд от дороги, доносит парень до меня эту мысль, – его бы ничего не остановило, реши он, что ты украла те документы. Только сначала долго пытал бы тебя. И не один. Вчера в его доме находилось достаточно тех, кто лично заинтересован в поимке воришки.

Значит, вчера меня везли на прилюдную казнь.

По коже проходит холодок. Умереть за собственный косяк не так страшно, как за чужой. Испуганно сглатываю слюну.

– Я нашёл сбой в программе безопасности клуба. Во время взлома его кабинета ты находилась на своём рабочем месте.

Ох, етижи-пассатижи.

– Я-ясно. Спасибо, Ян.

И вчерашний вечер раскрашивается уже новыми красками. А масштаб опасности – новыми объемами.

Интересно, в какой момент Шамиль понял, что ошибся на мой счёт? До лесной погони или после? Скорее всего, после. И врача вызвал, понимая, что я ни в чём не виновата. Отсюда и забота о моём удобстве и сне.

Вместо того чтобы подкинуть меня к дому, Ян отвёз меня к хирургу в частную клинику.

– Хозяин сказал, чтобы тебя осмотрели, – как-то неловко и нехотя признается парень.

И слово «Хозяин» произносит с новыми, ранее не проскальзывающими в его речи интонациями.

Рану обработали, дали с собой какие-то лекарства. Но с каждой минутой мне становилось всё паршивее.

– Завтра ты должна быть на работе. Это приказ. Если не сможешь дойти, вызови такси, он оплатит, – наставлял молодой человек, ведя себя отчуждённо. Обиженно. – И не ведись так на Хозяина. Он никогда не будет относиться к тебе серьёзно.

Ян говорил что-то ещё. О чём-то спрашивал. А я находилась в каком-то странном мороке. Бег по холодному лесу дал о себе знать. Не заметила, как проводил меня до подъезда. Как попрощался.

Перешагнув порог квартиры, я даже не услышала «радушное» приветствие бабки. А оно, очевидно, было. Но я просто залезла под одеяло. Накрылась им с головой и, продолжая дрожать, отрубилась.

Возможно, будильник в моём сотовом прозвенел. Но я этого абсолютно не помнила.

Просыпалась, выгнанная из сна жуткими кошмарами, преследовавшими меня со дня смерти отца. И засыпала, падая куда-то в темноту. Ту самую, что боятся дети.

В ней было холодно и одиноко. Тело сотрясало в ознобе. Где-то рядом кружила мысль, что у меня жар. Надо собрать все силы и найти лекарство. Но собирать оказалось нечего.

Ночная сорочка, в которую я успела облачиться, липла к телу. Мокрая ткань раздражала кожу. Даже старое одеяло и подушка пропитались моим потом, не давая возможности согреться. Найти тепло. Стужа проникла глубоко в нутро, сковывая и вызывая боль.

Но самое паршивое, что в этой квартире не нашлось человека, который мог бы помочь.

Мать в очередной раз куда-то сбежала. Как делала всегда, заставляя меня чувствовать себя её родителем, а не наоборот. Это она должна искать дочь по сомнительным заведениям, а не я её. Страх за маму сжал сердце и отпустил, обессилев. Я не в состоянии даже переживать за неё.

Бабка же и вовсе не проявляла интереса к моей персоне. Не удивлюсь, если рассчитывала на избавление от обременяющей приживалки. Ну и что, что родственницы. Ну и что, что внучки.

А Василёк…

Я представила, как мама могла бы поехать с ним на обследование. Посидеть в очереди к именитому специалисту, который мог дать хотя бы толику надежды, что он вновь сможет ходить.

Мысль ускользнула. Потерялась в ворохе воспоминаний о прежней жизни. Но и их сжёг жар моей простуды.

Меня разбудила интуиция. Тревожным колоколом звенящая в черепе. Голоса мужчин, раздавшиеся в прихожей. Знакомые голоса. Люди, которых здесь не ждали.

Сердце заколотилось так сильно, так испуганно, что я вырвалась из забвения. Сползла на пол с неудобной койки.

Различила воспалёнными глазами, что в комнате я одна. Пока. А там, за дверью ругается бабка с гостями.

– Что эта девка натворила? – спрашивает она, не скрывая истинного отношения ко мне. – Опять нашла на свою голову неприятности? Да за что же мне всё это?! Если денег задолжала, то нет их у меня. Пущай сама выкручивается. Я пенсионерка. Нет у меня ничего.

– Где Алиса? – раздаётся вопрос, от которого все мои внутренности сжимаются в тугую петлю. От страха и ужаса.

Он не должен был прийти сюда. Бабка же сдаст меня с потрохами…

Ползу к старому серванту. Мебели лет больше, чем мне. Коричневая. Страшная. С хрустальными внутренностями, покрытыми пылью. Только одна вещь на ней сверкает чистотой. Фотография моих родителей. Отрешённая красавица мама. И папа… уверенный. Спокойный, как танк. Мужчина, в чьей жизни всё идёт по намеченному плану. Кроме собственной смерти.

Я ползу к этому долбаному серванту на корячках. Время течёт как-то странно. Слышу разговор за стенкой. Голоса, расплывающиеся в пространстве. И понимаю, что в моём распоряжении считаные секунды.

– Алиса? – переспрашивает бабка и размышляет вслух: – В проститутки, что ли, заделалась. Так я и знала, что на панели окажется.

Уж лучше пусть думает, что я взяла себе «творческий» псевдоним, чем раскрывает моё настоящее имя.

Не знаю, что нужно незваным гостям в моём доме. Но догадываюсь, как меня нашли. Ян. Проследил, должно быть, за мной. Запомнил дверь, в которую я вошла. А всё из-за этой порки. Раскисла и потеряла бдительность. Нельзя было позволять ему меня подвозить. Только вот в тапочках я далеко бы не ушла.

Сжимая дрожащими пальцами маленькие выступающие ручки на уродливой поверхности мебели, оставшейся у бабки еще с советских времен, лезу вверх. Ползу, как коала по секвойе. Обливаюсь потом, буквально застилающим глаза. С трудом отворяю стеклянную створку и сжимаю пальцами фотографию. Единственную, которую не уничтожила бабка.