Карта времени - Феликс Х. Пальма

— По понятным причинам приглашения Джозефа принимают далеко не все, — возвысил голос Тривз. — Но его это, как ни странно, не слишком огорчает. Иногда мне кажется, что Джозеф вполне доволен жизнью. Благодаря своей болезни он познакомился с лучшими людьми города, что было бы совершенно немыслимо для галантерейщика из Лестера.

Писателя покоробила откровенность Тривза, но, поразмыслив, он понял, что доктор прав. Не будь Меррик уродом, ему едва ли удалось бы свести знакомство со сливками лондонского общества. И все же страшный недуг казался слишком высокой платой за возможность вращаться в аристократических кругах.

На втором этаже царила все та же суета, но Тривз решительно вел посетителя по сумрачным коридорам, не давая ему затеряться среди персонала. С каждым поворотом больничные помещения делались все пустыннее. Эта часть здания была отведена под сложные случаи и редкие заболевания, и персонала и пациентов здесь было немного. И все же Уэллс не мог избавиться от чувства, что жизнь замирала по мере приближения к логову сказочного чудовища. Не хватало только мертвых птиц и обглоданных костей.

По пути Тривз говорил о своем пациенте тусклым, монотонным, лишенным выражения голосом, словно в сотый раз повторяя давно заученный рассказ. Врач познакомился с Мерриком четыре года назад, вскоре после того, как его назначили главным хирургом. Тогда на пустыре за больницей разбил шатры бродячий цирк, гвоздем программы которого был загадочный Человек-слон, успевший наделать шума по всему Лондону. Тривз был прекрасно осведомлен о том, как легко сотворить монстра при помощи умелого грима и скудного освещения, но знал он и о том, что убогие балаганы часто становились единственным прибежищем для несчастных уродов, обреченных изгоев. Хирург отправился в цирк, движимый профессиональным любопытством, и не ждал от представления слишком многого. Но Человек-слон оказался настоящим. Сначала акробаты нехотя показали несколько примитивных трюков, потом на арене уменьшили свет и послышалась раскатистая барабанная дробь, призванная имитировать туземные тамтамы. Столь многообещающее вступление, как ни удивительно, сумело вызвать у публики непрошенную дрожь. Тривз замер вместе с остальными, глядя, как на арену выходит главная сенсация цирка, и вскоре убедился, что слухи были правдивы. Неизвестная болезнь превратила человеческое тело в странную, бесформенную массу, напоминавшую горгулью. Когда представление закончилось, доктор отыскал хозяина балагана и попросил разрешения поговорить с Человеком-слоном наедине. Направляясь к его скромному вагончику, Тривз ожидал увидеть слабоумного: было совершенно немыслимо, чтобы в сплющенном, как луковица, черепе сохранился здоровый мозг. Однако первые же слова Меррика убедили врача: за чудовищным обличьем скрывается тонкая и чувствительная натура образованного человека. Меррик поведал новому знакомому, что его прозвали Человеком-слоном из-за похожего на рог нароста на носу и верхней губе, который удалили несколько лет назад, поскольку он мешал бедняге есть. Тривза глубоко тронула мысль о том, что существо, претерпевшее столько страданий и унижений, не озлобилось на все человечество, на то самое безликое человечество, к которому он сам мгновенно переполнялся ничем не оправданной, почти рефлекторной ненавистью всякий раз, когда не получалось найти кэб или зарезервировать ложу в театре.

Через час хирург покинул цирк, полный решимости сделать все, что в его силах, чтобы вытащить оттуда Меррика и обеспечить ему достойное существование. Доброе дело могло обернуться большой выгодой: ни в одной лечебнице мира не было пациента с таким недугом. Странная болезнь выбрала из всех жителей земли именно Меррика. Одного этого обстоятельства было достаточно, чтобы считать Человека-слона уникальным явлением, чем-то вроде реликтовой бабочки, единственный экземпляр которой следовало беречь как зеницу ока и держать за стеклом. Меррика нужно было как можно скорее вызволить из вонючего балагана и передать в руки ученых. Тривз даже представить не мог, что его благородный порыв обернется настоящим крестовым походом, который выжмет из него все соки. Для начала он показал Меррика в Патологическом обществе, но его почтенные члены, едва взглянув на пациента, пустились в пространные и бесплодные споры о природе его заболевания, и они закончились обменом оскорблениями с припоминанием прежних обид. Равнодушие коллег не охладило пыл Тривза, ведь ради спасения жизни Меррика его нужно было во что бы то ни стало забрать из цирка. Следующим шагом была попытка пристроить больного в госпиталь, где его могли бы лечить и исследовать. Увы, врачи не горели желанием связываться с хроническими недугами. Начальство всецело приветствовало инициативу хирурга, но у того были связаны руки. Сам Меррик, видя тщетность усилий доктора, просил устроить его куда-нибудь смотрителем маяка или на любую другую должность, которая позволит держаться подальше от людей. Но Тривз не желал сдаваться. Отчаявшись, он пошел на поклон к прессе, и через несколько дней душещипательная история Человека-слона облетела всю страну. Пожертвования посыпались как из рога изобилия, хотя куда важнее денег было найти для Меррика надежное пристанище. Тогда Тривз решился обратиться к единственным людям в государстве, чья воля была сильнее абсурдных и несправедливых законов, то есть к королевскому семейству. И не напрасно: герцог Кембриджский и принцесса Уэльская пожелали увидеть знаменитого Человека-слона собственными глазами. Утонченные манеры и добрый нрав Меррика завершили начатое. С тех пор Человек-слон мог пребывать в специально отведенном крыле Лондонского госпиталя сколько пожелает на правах гостя.

— Джозефу здесь неплохо, — мечтательно произнес Тривз. — Мы время от времени проводим разные обследования, по большей части бесполезные, но ему они не докучают. Знаете, Джозеф уверен, что родился таким оттого, что его матушку напугал слон в зверинце, когда она была на сносях. Хуже всего то, мистер Уэллс, что все мои усилия завершились пирровой победой. Я дал Меррику кров, но не в силах пресечь развитие его болезни. Череп Джозефа продолжает расти, и, боюсь, скоро этот человек не сможет выдержать веса собственной головы.

Давящие стены мрачного коридора и холодность, с которой врач говорил о близкой смерти пациента, вызвали у Герберта приступ удушливой тревоги.

— Я бы хотел, чтобы его последние дни были спокойными, — продолжал хирург, не замечая, как побледнел спутник. — Но, судя по всему, я желаю слишком многого. Ночами под окнами Меррика собираются местные жители, они оскорбляют его, дразнят. Они дошли до того, что стали обвинять его в убийстве тех проституток, которых растерзали в Уайтчепеле. Неужели в мире не осталось справедливости и здравого смысла? Меррик мухи не обидит. Я ведь говорил вам: это удивительно чувствительная натура. Между прочим, Джозеф обожает Джейн Остин. А однажды он и вовсе меня поразил, когда признался, что пишет стихи. Прямо как вы, мистер Уэллс.

— Я не пишу стихов, только рассказы, — неуверенно пробормотал Уэллс. Острая тревога мешала ему думать.

Тривз холодно взглянул на гостя, давая понять, что ни капли не интересуется изящной словесностью.

— Вот почему я не возражаю, чтобы его навещали. — Доктор кивнул своим мыслям, возобновляя речь с того момента, на котором его перебили. — Визиты идут Джозефу на пользу. Я думаю, люди приходят сюда потому, что в сравнении с Человеком-слоном даже самые несчастные кажутся себе баловнями судьбы. Правда, сам Джозеф смотрит на их визиты по-другому. Для него это что-то вроде игры, довольно зловещей. Каждую субботу, просмотрев газеты за неделю, он составляет список приглашенных на чай и просит меня разослать им его карточки. В основном это аристократы, богатые коммерсанты, светские львы, более-менее известные художники, писатели и прочие знаменитости. Джозеф предлагает тем, кто уже преуспел в жизни, последнее испытание: встретиться с ним лицом к лицу. Джозеф настолько уродлив, что его вид способен вызвать лишь два чувства: сострадание и отвращение. Я полагаю, он наблюдает за своими гостями и определяет, что они за люди, есть ли у них сердце, или все они не более чем рабы своих страстей и страхов.