Грехи волка - Энн Перри

Однако теперь не время было думать о себе. Он должен распутать нелепую загадку смерти миссис Фэррелайн и роли Эстер в этой истории.

Захлопнув чемодан и прихватив его с собой, Уильям зашел к квартирной хозяйке. Не вдаваясь ни в какие объяснения, он известил ее, что отправляется в Эдинбург по делам и не знает, когда вернется. Та знала его привычки и не обращала на них внимания.

– Хорошо, – равнодушно отозвалась она и поинтересовалась лишь тем, что касалось ее самой: – Но вы, конечно, будете присылать квартирную плату, если ваше отсутствие затянется, мистер Монк?

– Разумеется, – бросил ее жилец. – А вы сохраняйте мои письма.

– Сохраню. Все будет в порядке. Разве когда-нибудь было иначе, мистер Монк?

– Никогда, – неохотно признал сыщик. – До сви-дания.

– До свидания, сэр.

Рэтбоун сдержал обещание, и к тому моменту, как Уилья-м добрался до тюрьмы, в которой содержалась мисс Лэттерли, там уже было получено уведомление о нем как о помощнике самого Оливера, то есть, по сути, как о еще одном адвокате Эстер.

Грузная надзирательница с выражением откровенной неприязни на властном лице проводила детектива по темному, вымощенному камнем коридору до камеры. При виде ее Монк содрогнулся и ощутил давно не испытанное чувство, близкое к панике. Он понимал, в чем дело. Этой женщине было известно, в чем обвиняется Лэттерли: в убийстве пожилой леди, своей пациентки, безоговорочно ей доверившейся, с целью кражи драгоценности стоимостью в несколько сотен фунтов. Этого хватило бы на то, чтобы целый год предаваться роскоши, но не ценой же человеческой жизни! В этих стенах надзирательнице приходилось сталкиваться с самыми различными трагедиями, преступлениями и отчаянием. Она видела озверевших женщин, совершивших убийство своего жестокого мужа, сутенера или любовника, видела несчастных падших женщин, убивших своих детей, видела женщин, воровавших из-за голода или от жадности, женщин коварных, невежественных, порочных, напуганных, глупых… Ей были знакомы все разновидности греха или глупости. Но, по ее представлениям, не могло быть никого презреннее образованной женщины из хорошей семьи, способной отравить доверенную ее попечению старую леди ради обладания тем, без чего можно обойтись.

Тут не могло быть и речи о каком-либо прощении и даже об обычной жалости, которую тюремщицы порой испытывали к воровкам или проституткам, вступившим в жестокую битву с жестоким миром. С завистью и остервенением, свойственными невеждам и униженным, эта женщина будет ненавидеть Эстер за то, что та – леди, и одновременно за то, что та не осталась в привилегированном мире, к которому принадлежала от рождения. Если обладание этими привилегиями – недостаток, то измена им – преступление. Монк ощутил, как страх за Лэттерли ледяной рукой сдавил ему сердце.

Всю дорогу до камеры надзирательница шла впереди, ни разу не оглянувшись. Подойдя к дверям, она вставила в замок тяжелый ключ и повернула его. Даже теперь она не посмотрела на своего спутника, демонстрируя то высшее презрение, которое не в силах смягчить даже любопытство.

Посреди камеры стояла Эстер. Услышав звук сдвигаемого засова, она обернулась, и в глазах ее мелькнула надежда. Но потом она увидела сыщика, и надежда погасла, уступив место боли, настороженности и странной смеси ожидания и разочарования.

На мгновение Монка обожгло ощущение нежности и желание защитить эту девушку, а еще – гнев на происшедшее, на Рэтбоуна и больше всего на самого себя. Он обернулся к надзирательнице.

– Когда вы понадобитесь, я позову, – холодно произнес Уильям. Женщина помедлила, поскольку в ней впервые заговорило любопытство. В лице детектива она заметила что-то, встревожившее ее, и инстинктивно поняла, что он владеет оружием, против которого сама она бессильна, и совершенно не думает о собственной безопасности.

– Да, сэр, – проговорила тюремщица мрачно и вышла, чересчур громко хлопнув дверью.

Монк внимательно посмотрел на Эстер. Здесь, в камере, ей с утра до вечера нечем было заняться, и все же она выглядела усталой. Бледная, под глазами темные круги… Волосы распущены, и она даже не попыталась привести их в порядок. Одета крайне убого. Похоже, она уже сдалась. Почему она не выбрала платье поярче, не такое тусклое? Уильям вспомнил отчаяние, испытанное им самим во время расследования дела Джослина Грея. Ему тогда пришлось пережить еще больший ужас – не только угрозу тюрьмы или виселицы, но и кошмарное ощущение собственной вины. В те дни его спасло именно мужество мисс Лэттерли и ее целительный гнев. Как же смеет она теперь сдаваться сама?!

– Вы отвратительно выглядите! – холодно проговорил он. – Что, черт возьми, на вас надето? У вас такой вид, словно вы собрались на виселицу! Вас же еще даже не судили!

Мало-помалу лицо девушки из растерянного превратилось в сердитое, но и гнев ее был каким-то холодным, безжизненным.

– Это мое рабочее платье сиделки, – равнодушно произнесла она. – Оно теплое и удобное. Не понимаю, чего ради вы завели о нем речь. Какое все это имеет значение?

Монк резко переменил тему:

– Ночным поездом я отправляюсь в Эдинбург. Рэтбоун хочет, чтобы я разузнал все, что возможно, о Фэррелайнах. Не исключено, что убийство совершил один из них…

– Я только об этом и думаю, – безучастно отозвалась Эстер. – Только не спрашивайте меня, кто и зачем. Я не знаю причины. Просто здесь больше нечем заняться, вот я и думаю об этом.

– Вы убили ее?

– Нет. – Заключенная нисколько не рассердилась на этот вопрос, ее ответ прозвучал совершено спокойно.

Сыщика это взбесило. Ему захотелось схватить медсестру за плечи и трясти ее до тех пор, пока она не разозлится так же, как он, и не будет готова бороться ради выяснения истины. Они должны узнать правду, должны рассказать ее всем и заставить обвинителей признать свою ошибку! Уильяма возмущала происшедшая в сиделке перемена, это столь несвойственное ей равнодушие. Не то чтобы ему нравилось, какой она была прежде. Эта девушка всегда чересчур много говорила, слишком категорично судила обо всем, что знала и чего не знала. Она была совсем не похожа на тех женщин, которые привлекали его: в ней не было мягкости, женской теплоты и грации, всегда заставлявших его сердце биться чаще и будивших в нем желание. Но видеть, какой она стала теперь, было для Монка мучительно.

– Значит, это сделал кто-то другой! – огрызнулся он. – Если, конечно, вы не убедите меня, что она покончила с собой.

– Конечно же, нет! – Наконец-то Лэттерли тоже рассердилась! На щеках у нее вспыхнул слабый румянец. – Если бы вы ее знали, вам бы и в голову не пришла подобная мысль.

– Может быть, она выжила из ума? – предположил детектив. – Или отравилась случайно?

– Что за нелепость! – Голос Эстер окреп. – Она была не более слабоумной, чем вы! Если вы не в силах придумать ничего получше, то не морочьте мне голову! И Оливеру тоже, если это он вас нанял!

Сыщик был рад увидеть, что энергия возвращается к заключенной, хотя бы только ради того, чтобы защитить Мэри Фэррелайн. И все же его укололо ее предположение, что он пришел сюда исключительно по поручению Рэтбоуна, как человек, которому за эту работу заплатят. Объяснить, почему это так его задело, Монк бы не смог, но эта мысль причинила ему боль. Он отреагировал мгновенно: