Грехи волка - Энн Перри

– Я тронут вашим предложением, мистер Лэттерли, но ваше финансовое участие не потребуется. Взяться за это дело меня заставляет мое отношение к Эстер. С вашей же стороны лучшей помощью будет, если вы поддержите ее в трудную минуту, постараетесь убедить, что верите в нее, если она найдет в вас источник душевных сил. Ни при каких обстоятельствах не показывайте ей, что опасаетесь худшего.

– Конечно, – медленно проговорил Чарльз. – Да, конечно. Скажите, где она находится, и я пойду к ней – ведь мне позволят навестить ее?

– Объясните, что вы – ее единственный родственник, и вам, разумеется, разрешат посещение, – заверил его Оливер. – Она в Ньюгейтской тюрьме.

Лэттерли вздрогнул:

– Понятно. Что мне можно принести ей? Что ей необходимо?

– Сможет ваша жена подобрать ей какую-нибудь смену одежды и белье? Со стиркой у Эстер будут проблемы.

– Моя жена? Нет… Нет, я не позволю ей идти туда. В Ньюгейт! Я постараюсь как можно дольше скрывать от нее, что произошло. Это так ее расстроит! Я сам подыщу для Эстер какую-нибудь одежду.

Рэтбоун хотел было возразить, но, взглянув на Чарльза, неожиданно умолк, скривил губы и нахмурился, поняв, что не имеет права вторгаться в сложную сферу семейных отношений и что, учитывая характер этого человека, спорить с ним нет смысла. Визит, предпринятый против воли, не принесет мисс Лэттерли радости, а его сейчас волновало только то, что касалось Эстер.

– Ну, раз вы так решили, что ж… – холодно проговорил юрист. – Поступайте, как сочтете нужным. – Он выпрямился. – Мне остается еще раз выразить сожаление, что пришлось принести вам столь дурные вести, но поверьте – я приложу все силы, чтобы доказать невиновность вашей сестры, а до тех пор постараюсь, насколько могу, облегчить ее положение.

– Да… Да, конечно. Благодарю вас, мистер Рэтбоун. Я тронут, что вы сообщили мне об этом лично. И еще… – начал было Лэттерли, но замялся.

Оливер ждал, уже стоя вполоборота к дверям и вскинув брови. Чарльз явно испытывал смущение.

– Спасибо, что вы взялись защищать Эстер без вознаграждения, – с трудом выговорил он. – Я… Мы… Мы вам очень признательны.

Адвокат сдержанно поклонился:

– Не стоит благодарности, сэр. Всего хорошего.

– Всего хорошего, сэр.

Без четверти девять Рэтбоун приехал на вокзал, хотя это было совершенно необязательно. Никаких новостей для Монка у него не было, но он не смог побороть желания в последний раз поговорить с ним и просто убедиться, что тот сел в поезд.

На платформе было шумно и полно народу и багажных тележек. Кричали носильщики, двери вагонов распахивались и тут же захлопывались. Пассажиры суетились, кто выкрикивал слова прощания, кто искал среди провожающих своих родных… Адвокат протискивался сквозь толпу, подняв воротник, чтобы спастись от ветра. Где же Уильям, черт бы его побрал?! Почему приходится иметь дело с человеком, который так тебе неприятен?

Не заметить сыщика на платформе было невозможно. Он отличался достаточно примечательной внешностью, да и ростом был выше среднего. Куда же он подевался? Рэтбоун в пятый раз взглянул на вокзальные часы. Без пяти девять. Может быть, он еще не приехал? Время пока есть. Пожалуй, стоит поискать его внутри поезда.

Он направился к крайним дверям и, проложив себе путь сквозь все прибывавшую толпу, пошел по вагонам, заглядывая в каждое купе в поисках детектива. Время от времени юрист выглядывал в окна и, уже добравшись до середины состава, в какой-то момент, когда часы показывали семь минут десятого, его взгляд упал на лицо Уильяма, торопливо идущего по платформе.

Со смешанным чувством гнева и облегчения Оливер распахнул дверь вагона, оттолкнув при этом какого-то грузного джентльмена в черном, и едва не вывалился наружу.

– Монк! – крикнул он. – Монк!

Сыщик обернулся. Он был одет так элегантно, словно собрался на званый обед. Прекрасно сшитое пальто без единой морщинки, ботинки начищены до ослепительного блеска… При виде адвоката на лице его промелькнуло удивление, но неудовольствия он не выразил.

– Вам удалось что-нибудь найти? – с изумлением спросил детектив. – Уже? Но вы еще не могли получить известий из Эдинбурга! Тогда что же?

– Ничего я не нашел, – огрызнулся Рэтбоун, испытывая острое сожаление, что не может ответить иначе. – Я просто хотел еще раз убедиться, пока не поздно, что мы все обсудили.

В глазах Уильяма промелькнуло разочарование, столь мимолетное, что, будь Оливер менее наблюдательным, он бы ничего не заметил. На мгновение юрист готов был простить этому нахалу изысканность туалета.

– Полагаю, все, – холодно отозвался сыщик. – Я буду присылать вам по почте отчеты обо всем важном, что сумею обнаружить. А собственные впечатления приберегу до возвращения. Было бы полезно, чтобы вы тоже написали мне, если что-нибудь узнаете. Я сообщу вам свой адрес, как только устроюсь. А сейчас мне пора занять место, чтобы поезд не ушел без меня. Нам обоим это ни к чему.

Не добавив никаких слов прощания, он повернулся, подошел к дверям ближайшего вагона и, войдя, захлопнул их за собой. Рэтбоун остался стоять на платформе, оскорбленный, задыхающийся от ярости, расстроенный и к тому же с ощущением, что так и не сказал чего-то очень важного.

Путешествие доставило Монку мало радости во всех отношениях. Стычка с Рэтбоуном на вокзале принесла ему некоторое удовлетворение, показав, насколько тот обеспокоен. То, что он поступился своим непомерным самолюбием ради совершенно бесполезной встречи, означало, как глубоко затронуты его чувства. При других обстоятельствах Оливер, предвидя реакцию детектива на свое появление, непременно остался бы дома.

Но едва поезд отошел от перрона и за окном в дождливом сумраке замелькали лондонские крыши, редкие проблески газовых фонарей на пустеющих улицах и случайные запоздалые экипажи на мокрой булыжной мостовой, ощущение торжества покинуло Уильяма.

Он представил, как вернувшийся в свой кабинет Рэтбоун усаживается за стол и машинально перебирает ненужные бумаги, размышляя о том, что же теперь следует предпринять, представил Эстер, испуганно съежившуюся под ветхим одеялом в одиночной камере Ньюгейта и настороженно прислушивающуюся к гулким шагам в коридоре и лязгу ключей в тюремных замках. Во взглядах надзирательниц она постоянно встречает лишь ненависть. На этот счет у Монка не было никаких иллюзий. Все они считают ее виновной в чудовищном преступлении и не заслуживающей ни капли сочувствия. То, что ее еще не судили, для них не имеет никакого значения.

Почему мисс Лэттерли, подобно другим женщинам, не избрала какого-нибудь иного занятия? Какая нормальная женщина согласится одна переезжать с места на место, ухаживая за совершенно не знакомыми ей людьми? И зачем он, Уильям, только с ней связался? Ей на роду было написано рано или поздно попасть в беду. Счастье еще, что это не случилось в Крыму! Он глупец, что позволил себе проявить к ней интерес. Ему же никогда не нравились женщины такого склада! Все в ней его раздражало.