Дело глазника - Георгий Персиков

Европеец может организовать убийство, но при этом постарается так запутать следы, чтобы отвести от себя малейший намек на подозрения. Но если его загнать в угол, бросится в смертельную атаку, как крыса. Да! Знакомое лицо – это же владелец антикварного салона на Проломной. «Вот где я его видел, – с облегчением выдохнул Барабанов. – Но все же рано успокаиваться. Психически это очень устойчивый человек, и почерк убийства не вяжется с его личностью. Однако Европейца стоит держать в поле зрения».

Наконец Барабанов перевел взгляд на медиума и практически сразу же сказал себе: «Если у кого-то в этой комнате и есть проблемы с психикой, так это у сей дамочки». Белка всей своей сутью была поглощена торгашеским монологом Уорда, в коем, на ироничный взгляд Нестора, мистицизма было меньше, чем в библиотечной пыли – знаний и мудрости. Произносимые заклинания могли показаться привлекательными лишь для призрака какого-нибудь чеховского чиновника, да и то лишь в том случае, если бы тот дерзнул слоняться по белу свету, манкируя обязанностью явиться в небесную канцелярию. Развлекаясь над унылым мракобесием творимого ритуала, Барабанов тем не менее отмечал про себя, что Белка:

а) насквозь зависима от Уорда;

б) состояла с ним в любовной связи, но не знает, как вернуть расположение отвернувшегося от нее аманта;

в) если и способна кого-то убить, так это самого Уорда – в приступе бессильной ревности.

«Самоуверенный англичанин, подобно Вещему Олегу, и не подозревает, что смертушка к нему может прийти от лошадки, на которой покатался да бросил», – хихикал про себя Барабанов. Но в этот момент Уорд возвысил голос, визгливо прокричал: «Да приди же, молим тебя!» – и воздел руки над головой. В этот момент пламя свечи резко колыхнулось, едва не погаснув, а Белку сильно затрясло, словно припадочную. Барабанов хотел даже вскочить и подхватить даму под руки, зная, что при падучей больные порой сильно травмируются, но тут Белка выпучила внезапно побелевшие глаза и обиженным тоненьким голоском пискляво затянула:

– Я здесь. Я пришел. Долго же мне пришлось ждать, пока вы соизволите дать мне слово.

Уорд раскраснелся и запыхтел от волнения и осознания собственного могущества – ему таки удалось призвать призрака. Срывающимся голосом он торжественно произнес:

– О дух, благодарим тебя! Назови же нам имя убийцы!

– Он мне не показывал паспорта, – в голосе Белки явственно послышались язвительные нотки. Дух острил, поддевая нелепую помпезность Уорда. – Я не знаю. И я не видел. Знайте, нам, духам, видны лишь образы.

– Но разве ты не желаешь нам помочь? – Уорд патетически заломил руки.

«Хваленое британское чувство юмора, похоже, очередной миф», – ухмыльнулся Барабанов.

– Мне безразлично. Я мертв для вашего мира, а ваш мир мертв для меня, – пропищала Белка, а затем нетерпеливо добавила: – Я уйду. Задавайте вопрос или не досаждайте мне более.

– Господа, господа, помогите, прошу! – взмолился покрывшийся испариной Уорд. Его триумф того и гляди мог обернуться фиаско.

Европеец спокойно спросил:

– Убийца – мужчина или женщина? Это простой вопрос, но ответ на него помог бы полиции.

– Я не видел, – спокойно ответила Белка, а затем продолжила чуть более обиженным тоном: – Просто стало сложно дышать. Сложно и омерзительно сладко.

Барабанов достал из кармана смятую записку отца Глеба: «Звонарь, разноцветные круги». Сжал бумажку в кулаке. «Бред свинячий, конечно. Но происходящее в комнате с рациональной точки зрения бред еще больший. Надо попробовать!» Он откашлялся и громко произнес:

– Означает ли это, что вы почувствовали сладкий запах?

– Верно, – дух устами Белки впервые ответил утвердительно. – Это был очень сладкий запах, настолько, что в какое-то время это стало невыносимо гадко.

– Так-так, а на губах жгло? Было ли такое ощущение? – Барабанов начал догадываться, что ему сейчас ответит его незримый собеседник.

– И снова верно. Губы жгло, как от соли на ране. – Обида в голосе медиума стала почти незаметной, уступая заинтересованному тону. – Что бы ты еще хотел спросить? У меня не так много времени.

Барабанов лихорадочно соображал: «Так, сладкий запах, жжение на губах – это определенно хлороформ либо эфир. Какая там еще симптоматика воздействия? Надо спрашивать по записке». Барабанов наобум брякнул:

– А был ли звонарь? Звенело ли что-то?

– Не знаю я никакого звонаря. Не знаю, звонарь ли был тот. Звона не слышал.

– А разноцветные пятна? – отчаянно воскликнул Барабанов, чувствуя, как затихает голос медиума, словно бы дух терял интерес к диалогу и отдалялся. – Были в глазах разноцветные пятна, а?

И тут Белка захохотала. Ее тощая грудная клетка раздувалась, как мехи баяна. Мешковатое платье мгновенно промокло от обильно выступившего пота и облепило ее плоскую фигуру. Зрелище было одновременно и пугающим, и возбуждающим. Мужчины смотрели на медиума как завороженные.

– Да, мой проницательный друг. Были разноцветные пятна в глазах. А глаза – в разноцветных пятнах. И до. И после. Это же ключ к разгадке!

Барабанов, отталкиваясь от записки отца Глеба и описания воздействия хлороформа на человека, неожиданно нащупал нечто большее – он моментально осознал это. И, словно боясь упустить из рук вытекающую воду, для которой нет поблизости подходящего сосуда, засуетился и начал частить вопросами:

– Ключ? Да-да, именно ключ. Зачем глаза? Зачем в разгадке ключ? Куда глаза? Почему именно глаза? Подробнее, молю!

– Я не могу сказать подробнее, потому что мне запрещено, – в голосе медиума звучала неприкрытая тоска и досада, но вдруг Белка заговорила решительно, не пискляво, а почти что своим обычным голосом: – Хотя это же должно быть очевидно для такого умного человека, так глубоко проникающего в чужие души. Наши глаза нужны были…

В этот момент Белка издала душераздирающий вопль, закатила глаза и рухнула на пол как подкошенная. Она хрипела, ногтями пытаясь разодрать себе горло. Студент тоненько взвизгнул. Уорд и Барабанов, не сговариваясь, одновременно бросились ей на помощь. Англичанин принялся делать дыхание рот в рот, а Нестор пытался удержать тонкие дамские руки, наполнившиеся нечеловеческой силой.

Через минуту все было закончено. Медиум успокоилась. Она лежала, восстанавливая дыхание и не открывая глаз. Общество безмолвно и жадно пожирало глазами происходящее. Уорд поднялся с колен, не спеша отряхнул брючины, а затем спокойно и доброжелательно произнес:

– Дамы и господа, сегодня мы стали свидетелями и участниками настоящего чуда. Нам еще предстоит осмыслить произошедшее, осознать все услышанное. Но это все завтра. Об одном я вас умоляю. Нет, даже требую. Ни слова никому о том, что вы видели и слышали здесь. Все, происходящее на собраниях спиритуалистов, остается среди спиритуалистов. Полицию я извещу самолично. А теперь попрошу всех разойтись. Нашей Лилии пришлось заплатить за откровение весьма высокую цену, и она нуждается в покое.

Спиритисты молча и без