Дело глазника - Георгий Персиков

привычной любезности принялись покидать зал. Уорд обернулся к Барабанову, уходившему последним:

– Мистер Барабанофф, я счастлив знакомству с вами. Я не встречал еще до сей поры столь опытного спиритуалиста, даже не слышал о том, чтобы таковые доподлинно существовали в Санкт-Петербурге, Париже или Лондоне. Ваш рекомендатель и не подозревал, с каким подлинным гением, бриллиантом сводит меня, – Уорд уважительно поклонился. – Не сомневаюсь, мы с вами непременно продолжим общение.

– Разумеется, Джон Исаевич. Отмечу, что ваш вклад был весом. Дух отозвался на ваши гарантии нашей заинтересованности и добропорядочности. – Уорд польщенно улыбнулся, а Барабанов продолжил: – Прежде всего я хотел бы пообщаться с Лилией. Как только она вернется в доброе здравие, попросите ее связаться со мной. Вот карточка.

Уорд заверил, что Лилия завтра же выйдет с Барабановым на связь. После чего огладил медиума столь нежным взглядом, что Нестор невольно хихикнул про себя – заветная мечта Белки вернуть в свою постель возлюбленного, несомненно, должна была осуществиться этой же ночью.

Барабанов вышел на студеную улицу. Морозец приятно освежал и кристаллизовал, словно воду в лужах, итог заседания спиритического общества. Следствие теперь знало, каким образом душегуб лишал жертв возможности сопротивляться и звать на помощь. А до раскрытия мотива убийств оставался один короткий шажок.

Глава 15

Поездка в монастырь действительно принесла мало радости – на раскисшем тракте двуколку так трясло, что Муромцеву стало дурно. Да и дождь шел не переставая, омрачая и без того невеселый осенний пейзаж. Монастырь и вправду оказался недалеко, и уже через полчаса мучительной езды сыщик вступил на монастырский двор.

Монастырь был самым обычным – храм с колокольней и звонницей, кельи с трапезной, сараи и мастерские. Все это было обнесено невысоким каменным забором с четырьмя башнями по углам. В дальнем углу двора стояло небольшое каменное строение, похожее на склад. На подворье никого не было. Муромцев отправил кучера в конюшню у ворот и пошел в сторону трапезной.

Из дверей неожиданно вышел монах в черной рясе и с большим крестом на груди и, прыгая через лужи, быстро направился к Муромцеву.

– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой Роман Мирославович! – крикнул он на ходу. – Ведь это вы? Я не ошибся?

Муромцев опешил и ответил:

– Не ошиблись. А вы, полагаю, отец Сергий, игумен этого монастыря?

Отец Сергий размашисто его перекрестил и продолжил:

– Все так, все так, Божией милостью игумен. Но что же мы стоим тут? Пожалуйте в трапезную! Братья уже поели, и никто не помешает нашей беседе.

В трапезной было тепло и пахло вареной капустой. Несколько монахов убирали с длинных столов посуду. Отец Сергий перекрестился на икону, что висела над входом, и спросил:

– Вы не голодны? Сегодня постное у нас, я знаю, вы не привыкли..

– Спасибо, отец благочинный, я уже отобедал. А вот извозчика моего покормить можно.

– С удовольствием! Сейчас отдам распоряжение и вернусь.

Игумен резво протиснулся между лавками и принялся что-то шептать одному из монахов, то и дело оборачиваясь на Муромцева. А тот пристально смотрел на игумена, пытаясь понять – он всегда так себя ведет или только сейчас. Тем временем отец Сергий вернулся и сел за стол напротив сыщика. Роман Мирославович сразу перешел к делу:

– Отец Сергий! Я прибыл к вам с одной очень необычной просьбой. Дело в том, что я…

– Позвольте сообщить, Роман Мирославович, – перебил его игумен, – что я в курсе ваших дел и цель вашего визита мне известна. Узника нашего повидать хотите? Князя?

– Верно. Однако откуда вы узнали? У вас шпионы в городе?

– Бог с вами, какие шпионы! Мы простые монахи. А про вас мне Антон Никанорович рассказал, он приезжал намедни и просил принять вас и помощь всяческую оказать! Так что мы со всем радушием, как говорится.

– Что ж, очень хорошо, раз так. Давно у вас князь Павлопосадский?

– Больше десяти лет уже. Сначала его в тюрьму определили, разумеется. Ну а как доктора невменяемость его признали, так к нам и направили. Как сейчас помню – конвой, значит, был тюремный, доктор из больницы для душевнобольных, а сам он в кандалах с железными цепями на руках и ногах, как каторжный. С тех пор мы за ним смотрим – кормим, поим, в баню водим, редко, правда. И молимся Господу за душу его грешную. Он ведь тринадцать душ невинных загубил! – Игумен перекрестился три раза и замолчал.

– А почему в баню редко водите?

– А нрав у него буйный. Совсем он рассудка лишился. Недавно послушнику одному, который воду ему приносил, чуть руку не сломал. Потому мы его в подземной келье держим, где раньше бунтарей-староверов держали. Так что, по моему разумению, напрасно вы приехали. Ведь его как привезли, сначала поместили в келью свободную, где братья живут. Да только они жаловаться стали, мол, шумный, кричит по ночам, в стены стучит – никакого покоя. Как тут молиться? Решили мы князю отчитку устроить, это молебен об изгнании духа нечистого. Самых опытных отцов приглашали этот чин совершать, но не вышло ничего. Князя в храм прямо в кандалах приводили. Он бесновался, скакал, кричал голосами на разный лад, слюну пускал и даже одного отца укусил. Да он чуть цепи на себе не разорвал! Еле удержали! Видно, слишком сильный бес в нем сидит. Тогда и перевели его в этот каменный мешок, от греха, спаси Господи.

– Вот даже как? Но я все равно должен лично во всем убедиться, отец Сергий. Вы проводите меня к нему, а там я сам разберусь.

– Хорошо, как хотите. Пойдемте.

Они вышли из трапезной и, обходя огромные лужи, направились к зданию, которое Муромцев принял за склад. Игумен задрал рясу, снял с пояса связку ключей и отомкнул огромный ржавый замок. Дверь со скрипом отворилась.

– Прошу вас, господин сыщик, – сказал отец Сергий и шагнул в темноту проема.

Муромцев последовал за ним.

Внутри было тихо и пусто. В центре пола зияла круглая черная дыра, покрытая сверху тяжелой чугунной решеткой. На ней также был замок. Роман Мирославович осторожно подошел к краю дыры и посмотрел вниз. Сначала в темноте было не разобрать, есть ли там кто или нет. Но потом он вдруг увидел в слабом луче света, который пробивался сквозь худую крышу, силуэт человека. Тот быстро промелькнул куда-то в сторону, в глубь темной кельи. Потом вернулся и замер. Муромцев смог разглядеть его: это был ужасно худой старик. Его длинные спутанные седые волосы и борода напоминали львиную гриву, из одежды – лишь грязный больничный халат. Он безумными глазами посмотрел на Романа Мирославовича, что-то неразборчиво