Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин

не писать, как ты, – ты ведь больше не пишешь; постараюсь больше не звонить и не приезжать, разве только для того, чтобы показать, какая я есть.

* * *

Без даты, бред, написанный по поводу фильма «О, прости, ты спал…»

Это я больная? Да, я хочу быть больной, потому что в сердце я такая же дрянь, как сорная трава, которая растет на кладбище на могилах бедняков. Да, моя ревность растет, как трава, красивые белые цветы, хрупкие, корни режут пальцы, если меня хотят выдернуть. Но, если придешь ты, я умру, я не смогу победить, и, как серьезный и любящий свой сад садовник, ты меня убьешь, потому что я ядовита, и правильно сделаешь, ведь со временем я заполоню все твое кладбище, весь твой сад. Я израню твои красивые цветы, изомну хрупкие растения, мои укусы поначалу не будут видны, я выдерну с корнем твои новые деревья, чтобы ты больше никогда-никогда их не видел, у твоего окна только я, ты не увидишь и вишен в цвету – цветы будут сорваны и смяты. Я буду там, победительницей возле твоего окна, я проникну сквозь щель, проберусь к твоей постели. Такая вот у меня болезнь, и больна я тобой.

* * *

Кейт была арестована вместе со своим женихом Паскалем из-за истории с наркотиками; я пригласила своего адвоката, Жиля Дрейфюса, чтобы ее защищать; этот фрагмент написан той ночью, когда Кейт находилась во Дворце правосудия, в ожидании суда, который должен был состояться на следующий день.

* * *

Моя Кейт!

Воет ветер, и я думаю, как ты там одна. «Она там одна?» – сквозь слезы спросила моя бедная Шарлотта. Я не знаю, у меня из головы не выходят согбенная спина Дрейфюса, вереница коридоров, лестниц, – мы оба искали тебя в этом ужасном здании, безлюдном в 9 часов вечера. А еще та разумная женщина, которая мне сказала: «Почему вы думаете, что вам позволено увидеть вашу дочь, тогда как у арабской женщины нет такого права? Все женщины плачут. Посещения девушек запрещены. Но им лучше, чем парням, к ним пускают монахинь. До свидания, мадам». Я знаю, что она права, я настаивала, чтобы пройти туда, несмотря на возражения Дрейфюса, и потом, да, я считаю себя особенной, я полагаю, что могу изменить правила.

О Кейт, я люблю тебя, и я так злюсь на тебя, за твои крики по телефону. «Я люблю его, его засадили на три года, я буду его ждать». Ты мне сказала: «Он не виноват».

Так вот, Кейт, неужели вечером, когда было бы лучше, чтобы я отругала тебя, а потом обняла, нам всегда нужно будет забирать тебя после очередной глупости? Моя Кейт, как я могу помочь тебе? Если бы ты видела Шарлотту, как она рыдала, как ей хотелось прикоснуться к тебе, она говорила, что ей было бы стыдно получить «Сезара», она хотела бы, чтобы «Сезар» был у тебя. Так тяжело, так печально, моя Кейт, я люблю тебя, но не приноси нам больше горя, ради Шарлотты.

* * *

Без даты

Кейт, как она там? Следственный судья напугал ее? Если б только все это служило предостережением, способствовало тому, чтобы вести жизнь полную, вместо того чтобы растрачивать ее понапрасну, если б только она вышла оттуда победительницей – ведь ее коллекция так красива, о Кейт, хватит ли мне жизни на то, чтобы увидеть тебя довольной собой и счастливой? Иногда мне кажется, что матерей надо убивать, что хорошие матери – это те, которые в могиле, но я-то недостаточно хорошая. В голове путаница, help![105] Что мне сделать, чтобы все исправить? Я просыпаюсь грустная, ложусь спать грустная. Шарлотта заняла мое место, и я этого хотела, а может, я это сказала, чтобы светить отраженным светом ее собственной прелести, которой она не обязана никому, в стороне от моей «зебры»; я так горда, я гасну из уважения к ее шарму, ее смелости, ее таланту; две мои дочери действительно во мне больше не нуждаются, они превзошли меня, и порой это внушает мне спокойствие. Что я могу дать Лу? Может, я уже ни на что не гожусь? Неужели в 3 года она тоже меня судит? А Жак, он уже устал, кроме него мне никто не нужен, а он обо мне и не вспоминает, но я даю себе второй шанс.

* * *

22 февраля

Шарлотта победила! Она такая искренняя, ее личико залито слезами, в ней смесь скромности и одновременно гордости. Обезоруживающая и такая трогательная, серьезная и растерянная – совершенно пленительный характер, я уже не говорю о ее таланте, это целая страна, так что создается впечатление, что там, в «Дерзкой девчонке», ты ее узнаёшь, но в ней еще столько всего, что предстоит открыть, ты ступил на новую почву, ты очарован ее дикостью, ее тайной, ты знаешь, что теперь ты не можешь не думать об этом, что ты уже тоскуешь по ней, а ей всего-то 14 лет. Дивная страна, имя которой Шарлотта.

* * *

Для церемонии вручения «Сезара» мы купили Шарлотте костюмчик у Аньес В.; Серж заехал за нами, мной и Кейт, в «роллс-ройсе», арендованном по такому случаю; он здорово набрался, упал, открывая дверцу, стащил в баре бутылку шампанского, спрятав ее под кресло, и, находясь в легком возбуждении, объявил нам, что свернет шею всем другим претенденткам, если Шарлотта не победит, а поскольку ему предстояло вручать приз лучшей актрисе, ближе к концу этой милой церемонии мы вздохнули с облегчением: «Сезар» был у Шарлотты!

Перед обедом с Сержем на «Эйфелевой башне» Кейт объявила мне, что беременна. Она сказала: «Я сделаю тебе маленького дружка для Лу», я глупо так спросила: «Из чего?» – она сказала: «Ребенка, настоящего ребенка!» Когда мы сидели за столом, в зале «Жюль Верн», мы, кажется, предложили ей подумать, Паскалю грозила тюрьма, но Кейт ответила, что сыграет свадьбу в одежде каторжника, нарисованной ею самой; Серж стал возражать, а она в ответ: «Я хочу его, я хочу его!» – и давай бить все бокалы, которые попадались ей под руку, пока она шла к выходу.

Роман родился 31 марта, я оставалась с Кейт и Паскалем до самых родов, сунула Паскалю камеру поляроид, чтобы он мог запечатлеть на пленке появление Романа на свет. Мне звонила Варда – в то время я как раз снималась в фильме «Джейн Б. глазами Аньес В.», – она сказала, что сейчас мое место не с ними в качестве бабушки, этот момент они должны прожить только вдвоем, а